– Конечно, он твой. У меня, кроме тебя, никого не было. Никогда.

Людвиг сверлил меня хмурым взглядом:

– Как долго вы уже во Франции?

– Почти месяц.

– И чем вы занимались здесь все это время? – Он сделал еще один шаг вперед. – С кем вы работаете?

От его резкого тона и тревожной направленности вопросов мои внутренности сжались в тугой узел.

А чего я ждала?.. Что он убедит Кляйна в моей невиновности и заберет меня отсюда? Нежно обнимет, вытащит из этого кошмара, отведет в безопасное место, где залечит мои раны, и попросит рассказать ему о нашем сыне?

В моих мечтах так все и было – но на этот раз я столкнулась с реальностью. Я была британской шпионкой в застенках парижского гестапо – а он стоял во главе нацистской воинской части.

Ошеломленная и обескураженная, я едва дышала – но никак не могла отогнать от себя отчаянную, упрямую надежду на то, что у него просто не было другого выхода. Вероятно, на самом деле ему было не наплевать, но он не мог признаться в том, что мы были по-настоящему близки. Не мог сейчас, на глазах у Кляйна.

Но наверняка я этого не знала… и не понимала. Взгляд его нежных голубых глаз, в которых я когда-то тонула, стал ледяным и твердым, как гранит. Я не могла прочесть в них ровным счетом ничего – как будто мы были незнакомы или, того хуже, словно он подозревал меня в непростительных деяниях против своего фюрера. И у Людвига были все основания так считать. О да, он, безусловно, понимал, что я правда стала британской шпионкой и сотрудничаю с французским подпольем, чтобы саботировать немецкую оборону.

Он знал это – потому что знал меня настоящую. Единственный во всем мире.

В его глазах начала закипать горькая злоба, и они показались мне совершенно незнакомыми. Они стали жесткими и холодными – словно скала или лед.

– Рассказывай, что тебе известно о Сером Призраке, – сказал он, переходя на «ты».

– Ничего.

Он придвинулся ближе – ужас дрожью пробежал по моей спине.

– Ты лжешь мне, Эйприл. Кто такой Серый Призрак?

Ко мне уже много лет не обращались по настоящему имени. Как долго я мечтала сбросить оковы своего притворства и снова стать той, кем была когда-то! Отринуть ложь! Но сейчас больше всего на свете я жалела, что не могу быть просто Симоной. Сильной храброй Симоной – а не плаксой, которая только что разрыдалась при виде своего бывшего возлюбленного.

– Ну же, – промолвил он тише и нежнее. – Если ты говоришь правду, если я могу быть отцом твоего сына, не лучше ли положить всему этому конец? Расскажи то, что нам нужно знать, – и мы с тобой уйдем отсюда вместе и все обсудим. Разберемся во всем. – Он заговорил еще тише. – Наверное, я смогу тебе помочь.