Он выпрямился и посмотрел на охранника, стоявшего у двери:

– Сними с нее блузку.

Ужас разлился по моим венам, но я твердо приказала себе быть сильной. Арман как-то сказал, что страшнее всего – первые пятнадцать минут пыток. Я надеялась, что так оно и будет.

Охранник шагнул вперед и схватил меня за блузку. Он уже собирался разорвать ее, но почему-то замешкался. Неуверенно нахмурившись, он ощупал мой льняной воротничок.

Мое сердце упало, а голова закружилась от страха. Он нашел капсулу с цианидом. Я зашила ее в воротник – чтобы всегда иметь при себе. Сама я не собиралась ею пользоваться, но вдруг мне пришлось бы скормить ее кому-то другому? Охранник вытащил капсулу и повернулся к своему командиру:

– Я кое-что нашел.

Поправив очки, мой дознаватель вгляделся в таблетку – и поднял на меня полные мрачного удовлетворения глаза.

– Что это у нас здесь? Ага! Цианид из госучреждения. – Он кинул ее в маленькую баночку с такими же капсулами, которая стояла у него на столе, и повернулся к охраннику: – Отведи ее обратно в камеру.

Прежде чем я успела что-то сказать в свое оправдание, меня отвязали от стула и грубо выволокли из комнаты.

На следующее утро меня в наручниках вывели на улицу и посадили на заднее сиденье машины рядом с офицером гестапо в штатском. Три часа мы ехали в печально известную парижскую штаб-квартиру гестапо – как мне сказали, для более тщательного допроса. Я понятия не имела, что они сделали с Дейдрой, – и такая неизвестность сама по себе была той еще пыткой. На это они, наверное, и рассчитывали. Оттого нас и разлучили. Я была совершенно уверена, что Дейдра не заговорит – она ни за что не станет подвергать жизнь Армана опасности. Она вытерпит все, чтобы защитить его. В ее стойкости я не сомневалась.

Меня же переполняли верность своей стране и ненависть к нацистам и всему, за что они воевали, поэтому я была полна решимости держаться. Но в то же время мне отчаянно хотелось выжить – ради сына. Я надеялась, что смогу вынести все ужасы, которые мне уготовили, и молилась, чтобы меня не успели казнить до того, как союзная армия освободит Францию. Я была смертельно напугана, но все равно верила в лучшее. Союзники неумолимо надвигались на немецкие штабы – но я возлагала свои надежды не только на них. Меня везли в Париж. Возможно, это станет моим спасением.

Наконец мы прибыли на авеню Фош, которую в народе называли Улицей ужасов. Меня сопроводили в штаб-квартиру гестапо и оставили ждать допроса в очередной камере предварительного заключения.

Я сидела, обхватив колени руками, прямо на холодном полу, прикованная цепью к железному кольцу в стене. Тогда я впервые поняла, что такое настоящий ужас – тот, что напрочь лишает человека покоя, тот, что бьется под кожей беспрерывной дрожью и обещает кошмары на всю оставшуюся жизнь. У меня зуб на зуб не попадал, пот лил ручьем, но я тщилась сохранять спокойствие и убеждала себя в том, что смогу вынести все, чему бы они меня ни подвергли. Ожидание страшнее всего…