Но я их игнорирую, сосредоточившись на ней.

— Колетт, — шепчу ей, — ты мой Френк.

Она поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня. Я держу её за подбородок и вытираю слёзы большими пальцами.

— Пожалуйста, останься со мной. Мы найдём способ.

Потому что да, все эти речи о том, что «я никогда не смогу тебя любить», но такая умная и сильная женщина, как она, не могла бы терпеть такого идиота, как я, без малейшего чувства.

— Смотри, я тебе принес… — Показываю ей её серебряный кинжал, тот, с рунами, который она использовала против анзу, и который я всё никак не возвращал ей. — Чтобы ты помнила, кто ты есть. Потому что вот она, Колетт. Охотница с головы до ног. Ты не совершенна, как и все мы, но мир становится лучше, когда ты в нём. И там, прямо там, я тоже хочу быть.

Ладно, может, в моей голове это звучало лучше, потому что Колетт напрягается, делает шаг назад и смотрит на меня с чистым ужасом.

Я слышу лай Постре — видимо, родители снова оставили её в машине, следуя за моим такси. Лай глубокий, долгий, как предупреждение, которое заставляет мои волосы встать дыбом.

Фонари начинают мигать. В воздухе раздаётся щелчок, и выбивают предохранители.

Колетт смотрит на нас с паническим выражением, бледная, съёженная, как будто сама сжалась в себе.

— Она здесь, — шепчет она, без голоса. — Вам нужно уходить. — И вдруг как будто оживает. — Быстро!

Доме шагнул вперёд, чтобы схватить меня за руку и потянуть к выходу.

Но времени не хватает.

Мы успели отступить лишь на несколько шагов, когда звонкий и нарочито сладкий, почти игривый голос наполнил каждый угол дома, как если бы он полз от самых фундамента и забивал весь воздух, которым мы дышим.

— Коолеетт… — Тонкий, медовый, липкий, как стекающая по стенам жидкость. — Коолеетт…

Фонари снова начинают мигать. Холодный, влажный ветер создаёт сквозняк.

Смех. Детский и пронзительный. Неестественный.

Все двери захлопываются одновременно.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Колетт, но она уже вся сосредоточена на пороге кухни.

— Жаклин.