– Я – автор единственного хита, – по-английски пошутил Гонсало, чтобы убавить напряженность, – но даже то стихотворение не стало хитом.

– Просто тебе нужно выпустить еще один «диск», – посоветовал Висенте, когда они возобновили прогулку. – А это действительно было?

– О чем ты?

– Ну, то самое, о чем говорится в стихотворении.

– Как-то ночью я сел за стол и сочинил его на одном дыхании, словно пережил все сам, точнее, переживал, пока писал. Или как будто только что пережил. И ведь отчасти так и есть: помнишь, как ты и твоя мама несколько раз ходили со мной в «Парк Воспоминаний»?

– Не-а. На похороны?

– Нет, я ходил на кладбище, чтобы делать заметки.

– Не помню я, – повторил Висенте, хотя ему тут же показалось, что какие-то воспоминания дают о себе знать.

– Однажды утром мы отправились туда втроем, с твоей мамой, кажется, в воскресенье. И вдруг я увидел бегущих навстречу детишек, они весело кричали, болтали и при этом ловко перепрыгивали через надгробные плиты, как спортсмены, преодолевающие барьеры. День стоял солнечный – хорошо помню, как мазал тебя солнцезащитным кремом. А потом мы пошли дальше по кладбищу, разглядывая деревья.

– А я тоже прыгал через надгробия?

– Нет, ты уже не был таким маленьким. Ты шел рядом со мной или отходил на несколько метров, чтобы разглядеть памятники и прочитать вслух имена усопших, даты их рождения и смерти. И мне кажется, ты искал могилы детей. Или, возможно, мы просто остановились у могилы какого-то мальчика, и ты прочел две даты, которые отстояли друг от друга совсем близко, и это тебя смутило. Что-то такое.

– Значит, четырехлетний сын – это я?

– В каком-то смысле так оно и есть.

– Но мне же было не четыре года.

– Кажется, тогда тебе было одиннадцать или даже уже исполнилось двенадцать.

– И ты мазал меня солнцезащитным кремом?

– Точно.

– В двенадцать-то лет?

– Конечно. Дело в том, что ты упорно сопротивлялся, и процедура была нелегкой, а посему входила в мои обязанности. Твоя мама почти никогда этого не делала. Ты отбрыкивался и твердил, что хочешь стать более смуглым, чем я.

– Но мы же почти одинаково смуглые.