Как обычно, все были такими измотанными, что расходились, почти не прощаясь. Город лежал в сумерках, как в руинах, тревожный и тихий, и фонари тлели угольками пожарища в густом разогретом воздухе. Делия шла по Квин-стрит – так ей казалось ближе – и, минуя перекрестки, всякий раз смотрела направо, где небо еще оставалось светлым. Семь перекрестков, семь окошек в утекающий вечер, а затем поворот. Последний участок пути был самым неприятным: гулкую расщелину Флиндерс-лейн она преодолевала быстрым шагом и только в вестибюле Австралийского дома могла наконец отдышаться. А ведь еще только начало декабря; темнеет поздно. Что будет, когда дни пойдут на убыль?

Она ожидала застать Ванессу за мольбертом, однако уже в дверях услышала голоса и смех. Как странно, ведь сегодня среда, подумала Делия. Ей не очень хотелось общаться, и, пожалуй, никто бы не обиделся, если бы она ушла к себе, сказавшись больной. Но из мастерской головокружительно пахло жареным мясом, и она не смогла устоять.

– Ну наконец-то, – весело сказала Фрэнки. – Долго же ты работаешь.

После темной улицы здесь было так уютно, что даже усталость словно бы отступила. Подруги усадили Делию в плетеное кресло, сунули ей в руки ломоть хлеба с бараниной и чашку кофе, а затем вернулись к разговорам. Компания была сугубо женская; за столом рядом с Грейс сидела незнакомая пухленькая брюнетка с сильным, звучным контральто – должно быть, певица. На Ванессе было коричневое платье, в котором она обычно рисовала, а коса уложена венцом на голове – как в тот день, когда Делия впервые попала к Вейрам. Говорили о правах женщин, о статье в «Вуман Воутер», и лениво поднимался к потолку сигаретный дым – неизменный атрибут их бесед. Делия не вслушивалась: ей хотелось отдохнуть от голосов, да и сами разговоры стали вызывать в ней болезненную неуверенность. Такое случалось и прежде, в самом начале ее дружбы с художницами. То, о чем говорили в Темпл-корте, часто противоречило убеждениям Агаты; но очень скоро Делия поняла – или, скорее, почувствовала – что правы они: Ванесса, Фрэнки. Их пылкие речи пробуждали в душе что-то небывалое: желание бороться, без страха, без оглядки; желание быть с теми, кто впереди. Они правы – так она считала и, не дрогнув, повторила фразу, которая совсем недавно казалась ей кощунственной:

– А вы знаете, что по этому закону Иисуса не пустили бы в Австралию?

– Знаю, – ответил Джеффри. Они сидели на скамейке в оранжерее Выставочного дворца. Был вечер воскресенья. – А еще есть двадцать причин, по которым Австралия никогда не будет белой. Все мы читали в юности одни и те же журналы, только Несса не удосужилась задуматься над всем этим, когда выросла.