— Что ты вообще знаешь о любви? — спросила я. — Ты уделяла столько внимания своим насекомым, которые умерли миллионы лет назад, а мне его не доставалось. А ведь я живая. Ты разве не заметила? А в браке ты счастлива? Все, чем ты занимаешься, — запираешься в своей комнате и упиваешься своими страданиями. А когда выходишь из нее, единственное чувство, которое в тебе остается, — это гнев, — тон у меня стал более насмешливым и язвительным. — Неудивительно, что все называют отца святым человеком, раз он может поладить с тобой. Все твои дорогие друзья, которых ты так смело критикуешь, смеются над твоими тихими экспериментами и говорят, что могут сэкономить твое время и дать ответ, который ты так упорно ищешь: насекомые мертвы. А ты безумный ученый, обманывающий себя мыслью, что можешь открыть что-то стоящее. Но вместо этого напрасно тратишь свою жизнь.

Мистер Минтерн был слишком дряхлым, чтобы понять, что я говорю.

— Почему она так злится? Возможно, нам стоит взять ее в еще одну лодочную прогулку, чтобы подбодрить?

Миссис Минтерн свысока посмотрела на мать:

— Вот плоды плохого воспитания. Вам нужно было запирать ее в чулане, когда она шалила. А вы меня не слушали. Неудивительно, что она выросла такой аморальной.

— Заткнись! Ты глупая безумная старуха, одно существование которой отравляет жизнь в этом доме. Ты всегда оставляла за собой лишь гниль и разложение. Тебя все ненавидят. Разве ты этого не чувствуешь? И не надо говорить мне про аморальность. Ты притворилась лунатиком, чтобы заставить мистера Минтерна жениться на тебе. Почему, интересно, сейчас ты совсем не страдаешь лунатизмом?

— Успокойся, Луция, — произнес отец. — Ты сейчас не понимаешь, что говоришь, и позже можешь пожалеть о своих словах. Когда ты немного успокоишься, мы сможем рационально все обсудить, и ты поймешь, что была неправа.

— У тебя не получится заткнуть меня и сменить тему, как ты привык это делать за обеденным столом со скучными разговорами и высокопарными рассуждениями об искусстве. Ты хочешь, чтобы я скрывала свои чувства, как ты скрываешь своих любовниц. Мама, ты знаешь, со сколькими женщинами отец трахался за твоей спиной?

Он застонал:

— Нет, нет… прошу тебя, замолчи!

— Я прочитала письма от твоих любовников, восхваляющих твой любовный инструмент и твои таланты, твои позы, — благодарные письма и от женщин, и от мужчин. От мужчин! Да, мама, он шалил еще и с мужчинами! Тебя это все не шокирует? Он и мисс Понд тоже обслуживает. Ты знаешь, что однажды вечером она пришла к нам в дом за час до ужина и попросила отца, чтобы он показал ей свою коллекцию. Его коллекцию! Разве ты не видишь, как за обеденным столом она пожирает его глазами, в которых горит похоть? Вы назвали меня гулящей за связь с Лу Шином. Но я брала пример с тебя, папа. Лу Шин — не первый мужчина, с кем я спала. Я спала со многими твоими студентами. Я воспользовалась твоими книгами с омерзительными фотографиями мужчин и женщин, проникающих друг в друга в разных позах. Я пользовалась учебником профессора Минтерна! Странно, что я не стала такой же извращенкой, как ты сам, коллекционирующей тошнотворные игрушки для секса и мастурбации. Неужели я не права, пытаясь сохранить ребенка? Разве мисс Понд родила не от тебя? Но ты отказался от собственного ребенка! Что с ним стало? Тебя разве не беспокоит, лежит ли он сейчас в колыбельке, будет ли работать на веревочной фабрике?