— Не бойся, девочка…

И когда та испуганно, с любопытством вскинется на него, добавит:

— Не бойся меня… Я… Не бойся меня. Я… человек…

Но так и не сказал. Он научился молчать. Научился молчать подолгу, когда не просто хочется сказать, высказаться, выкричаться, нет, когда слова распирают нутро, крутят, вертят, подсмаливают душу, когда слово рождается в хрипе, стоне, даже если оно радостное слово… И все равно, даже тогда он привык молчать. Потому что перестал верить содеянному словом. И тогда в том сарае с углем на разъезде, названия которого он не знал, да и не было, по-видимому, названия тому разъезду, он хотел только курить, курить… Больше ничего.

Курррри-и-и-ить — слово такое длинное, тонкое, дымящееся на конце голубоватым дымком. Оттого, что очень хотелось есть, но во сто крат больше хотелось курить. Последний раз он поел до того, как начался дождь. Сколько же это? Не помнил уже… Ел на какой-то станции, в привокзальном буфете, стоя боком к хлопающей визгливой двери, замечая все и вся вокруг, а особенно входящих. До этого буфета он не ел дней пять. Но до тех пяти дней ел хорошо, в ресторане. Тогда он потерялся, и милиция не могла никак нащупать его, зная, что, если он уйдет на Узловую, след потеряется… И поэтому в том маленьком промежуточном городишке, название которого узнал, прочитав мельком надпись на вокзале, милиция искала его во всех темных местах, в парках возле площади, в зале ожидания, возле выхода к вокзалу, на перроне, когда подавали поезд, в пассажирских, на полном ходу тщательно проверяя билеты, заглядывая в лица мужчин, волнуя пассажиров недосказанностью, тайной, страхом: он где-то здесь, среди нас, особо опасный… Милиция знала, что он далеко не ушел. И поэтому ждали, когда проклюнется. По двое, с рациями, с оружием.

Но он вывернулся и в этот раз. Как всегда, нашел из всех путей один, тот, который вывел его. Пошел, сам не зная куда, наобум, свистнул чей-то чемодан, неосторожно оставленный на перроне. Свистнул, потому что решение пришло мгновенно. Он должен быть таким же, как все. С чемоданом. С ним, дождавшись ночи, вышел на автостраду и, голосуя только перед проходящими трайлерами, которые шли издалека и не могли знать о побеге, ушел. Потом, не доехав до города километров сорок, сошел. Увидел, что автостраду пересекает железная дорога, закинул подальше этот самый чемодан, перед этим выломав замки и натянув вот этот пиджак, отыскал станцию, сел на рабочую утреннюю электричку с цемзавода на Узловую, поехал в обратную от Райцентра сторону. И не ошибся. Ошибся уже потом.