Шейн поднялся на помост сам. Голова гордо поднята, взгляд дерзкий, с вызовом. Оглядел беснующуюся толпу и ехидно улыбнулся. По знаку Олларда Ардерик перерезал верёвку на его руках, и сзади немедленно щёлкнули взведённые арбалеты. Пожелай рыжий дурень выкинуть что-то напоследок — не успеет.
Пока Оллард зачитывал приговор, Шейн отвёл взгляд и устремил его на север, где высился родительский курган и где-то за горами пустовала Бор-Линге. Вот же нахал! Но держится хорошо, этого не отнять.
— Слово обвиняемому, — объявил Оллард, сворачивая пергамент.
Шейн шагнул к краю помоста. Первые ряды притихли, но по задним прокатился гул: переспрашивали, сказал пленник что-то или ещё нет. Трижды Шейн открывал рот и трижды его слова тонули в шуме.
— Я всё сказал! — выкрикнул наконец Шейн. Он говорил резко, отрывисто, чтобы его слышали все. — На том пиру! Неженки, трусы, бабы — вот каковы хозяева Севера! Владейте и подавитесь!
Внизу снова поднялся гам — слова передавали назад. Шейн махнул рукой и повернулся к Элеоноре.
— Сделай из моего черепа чернильницу, цветочек, — ласково сказал он. — Пригодится, когда будешь жаловаться родне на наш скудный край.
— Этот край расцветёт без тебя. — Элеонора обольстительно улыбнулась. — Я сделаю не чернильницу, а ночную вазу. И не дам тебе покоя даже после смерти.
— О, я буду с тобой всю ночь! Хотя знаешь, не хватит тебе моей черепушки. Слишком отожралась у моего братца. Валишь, как лошадь.
Элеонора улыбнулась ещё шире и приосанилась, положив руку на живот. Кажется, Ардерик не видел её такой счастливой с зимы. Да нет, никогда не видел!
— Шейн Эслинг, — сухо проговорил Оллард, — закон милостив и даёт вам последний шанс. Присягните Империи и будете помилованы.
Шейн отвечать не стал: плюнул точно под ноги маркрафу. Не успел бы тот отступить, пожалуй, замарал бы сапоги. Оллард брезгливо пожал плечами и кивнул барону.
Дарвел подтолкнул барона вперёд. Шейн преклонил колено, по-прежнему глядя на горы. Эслинг поднял меч. Взмах — и клинок замер в вершке от шеи.
Что-то зашипело. Ардерик быстро поднял взгляд и натолкнулся на Элеонору. Она смотрела на Шейна, не отрываясь, бледная, как полотно. Улыбка сошла с лица, выдох с шипением вырывался меж сжатых зубов.
Эслинг снова замахнулся, но вместо того, чтобы опустить меч, дико огляделся, будто не понимал, где находится.
— Не ссы, брат, — выплюнул Шейн. По виску стекала капля, сжатые на колене пальцы чуть заметно вздрагивали. Легко представить, как невыносимо медленно тянулись мгновения, как тело сжималось в ожидании смертельного замаха, как отчаянно тяжело было сохранять достоинство.