Так он ей скажет, и душа прикусит губу, чтобы не закричать, рука ее прижмется к сердцу, чтобы не дать ему выскочить из груди, – движение, которые он истолкует превратно, увидев в нем сексуальный намек, что подвигнет его на попытку поцеловать ее, а она не оттолкнет его, но потому лишь, что застынет на месте. Это будет неловкий момент. Она цинично отшутится, выдернет из его рук груду переплетенных страниц и попросит его уйти, потому что “просто падает с ног от усталости”.

Когда он уйдет, она покружит, как моль, над листами книги, скрутит косячок, но курить не станет, чтобы оставаться трезвой, потому что ей обязательно нужно быть трезвой, а то она еще может подумать, что все это происходит лишь в ее воображении, и тогда начнет читать.

Буквы будут прыгать у нее перед глазами, как блохи, и она не сумеет прочесть написанного, да и читать нет причины, она и так все это знает. Поищет на задней стороне обложки какие-нибудь выходные данные и обнаружит название “Коби-пейст” с банальным логотипом в виде пера, но ниже замерцает у нее перед глазами надпись: “Иерусалимский бульвар, Яфо”. Возможно, ей придется пересечь океан, однако она, как и я, конечно, испытывает смертельный ужас от одной мысли вверить себя этим дребезжащим железным крыльям.

А быть может, она не боится летать, но ей не хватит денег на билет на самолет. Может, у нее нет денег даже на зубную пасту. Может, у нее и зубов-то нет. А тогда нет у нее и никакого друга-читателя, который захотел бы ее поцеловать.

А может быть, у нее есть все, не один друг, а тысяча, может, она знаменитость и у нее нет времени на чтение длинных книг, она читает только сообщения от фотографов-экспериментаторов из Исландии и критику, посвященную ей и ее талантливым друзьям.

Быть может, она игуана, или вошь, или гигантская морская черепаха, или…

Нет-нет-нет, в этот черный волшебный круг я больше не вернусь. Бесплодные видения такого рода могут закончиться еще одним разрушительным душевным потрясением. Я ведь не для нее пишу. В этом воплощении я совсем один. Совершенно один.

Каждое предложение, что я пишу, от буквы к букве становится старше. Точка в конце его – могильная яма. Каждая запятая – болезнь, предвещающая смерть. Каждое двоеточие лелеет напрасное чаяние. Каждый дефис – удар мечом. Многоточие – ложь мира грядущего, которого нет в помине…

Все, больше не могу писать…

Продолжаю. Со страхом смерти, несмотря на страх смерти, вопреки страху смерти. Как в человеке, умершем уже не раз, во мне нет страха смерти. Напротив, я испытываю страх перед жизнью.