– Конечно. Она мне помогала.

– Бог ты мой.

Он наполнил опустевшие бокалы.

– Нам это сошло с рук, – сказал он. – У Штази были подозрения, но родители меня защитили. В конце концов я завладел материалами дела, и дела не стало. Но возникла проблема. После падения Стены я допустил ужасную ошибку. Познакомился в баре с одним человеком, с американцем, и признался ему. – Он закрыл лицо руками. – Жуткая ошибка.

– Зачем вы ему рассказали?

– Он мне понравился. Внушил доверие. К тому же мне нужна была его помощь.

– Но почему это была ошибка?

Андреас опустил руки. В его лице появилась жесткость.

– Потому что сейчас, через столько лет, у меня есть причины подозревать, что он намерен с помощью этой информации погубить Проект. От него уже поступила угроза, довольно-таки нацеленная. Соображаете теперь, почему мне нужен практикант, которому я могу доверять?

– Чего я уж точно не соображаю – почему этот практикант я.

– Я могу вас прямо сейчас отвезти в аэропорт. Ваши вещи пришлем потом. Я пойму, если вы решите немедленно уехать и не иметь больше со мной дела. Что вы на это скажете?

Что-то было не так, совсем не так, но Пип не знала что. Казалось невозможным, чтобы Андреас убил человека лопатой, но в такой же степени казалось невозможным, чтобы он просто-напросто все выдумал. Правду он говорил или нет, она чувствовала, что этим признанием он пытается что-то с ней сотворить. Что-то неподобающее.

– Анкета, – сказала она. – Кроме меня, вы никому ее не предлагали.

Он улыбнулся.

– Вы – особый случай.

– Кроме меня – никому.

– Вы представить себе не можете, как я рад, что вы здесь.

– Но почему я? Разве вам не лучше подошла бы ваша горячая сторонница?

– Вот именно что нет. Мы заметили кое-какие аномалии в работе нашей внутренней сети. Что-то по мелочи пропадает, в журналах передачи не все ладно. Вероятно, это звучит как крайняя степень паранойи, но на самом деле это только умеренная ее степень. У меня есть причины подозревать, что в команду внедрен журналист.