Скульптор задумался. Его лицо выражало бесконечную тоску по безвозвратному.

– Ты прав, учитель. Как всегда, – наконец признался он.

– Тогда пора пришпорить коней, за нами может быть погоня, – напомнил ему старый ювелир и немедленно это исполнил.

Тотмий кивнул в знак согласия и тоже подстегнул своего жеребца.

Лачуга осталась далеко позади.

Египет. Ахетатон.

Египет. Ахетатон.

Народ, собравшийся у бывшего храма Атона, внимал словам, исторгаемым верховным жрецом Амона-Ра.

– …И повелел называть фараона Обеих Земель Нембаатра Тутанхамоном, да живет он вечно! А город, отстроенный нечестивцем, оставить в запустении и руинах. Пусть каждый сломает дерево, засыплет канал. Только так вы заслужите прощение великого Амона! Отныне повелеваю почитать бога Амона превыше всех богов! А также отдавать почтение богам Ра-Хорату и Птаху, покровительствующему Меннеферу, новой столице Египта, куда велением богов переселяется царственный двор во главе с великим фараоном Тутанхамоном и царицей, называемой отныне Анхесенамон. И пусть прославляет народ египетский своего избавителя Тутанхамона вместе с отцом его, Амоном-Ра!

Толпа что-то выкрикивала, народ обсуждал перемены. Но среди людей стояли двое, кто не ликовал, не размахивал возмущенно руками, а смотрел на все происходящее, как на страшный сон, которому нет конца.

– Помнишь, Халосет, – обратилась к мужу Мааби. – Как говорил Эхнатон, воспевая солнце?

Халосет не разомкнул губ. Слишком много связывало его с великим реформатором Египта. Именно ему он был обязан неожиданной милостью, обрушившейся на мальчишку-бедняка из окрестностей Ахетатона.

В это время жрец воздел руки к небу и принялся возносить молитву, прославляя Амона-Ра. Народ пытался вторить ему.

И в этом невообразимом шуме Халосет услышал тихий голос, произносивший совсем другую молитву.

Голос Маабитури:

– «О живой солнечный диск,

великий праздниками Сед,

владыка неба, владыка земли,

владыка всего, что объемлешь ты,