Ракитин, войдя в комнату, остановился прямо под лампой, в свете которой его пышные черные бакенбарды приобрели желтовато-маслянистый оттенок.

– Здравствуйте, глубокоуважаемая Катерина Ивановна, – протянул он в полупоклоне, пристально приглядываясь и очевидно не решаясь подойти ближе.

– Господин Ракитин, давайте без реверансов к делу. Зачем вы хотели поговорить со мной? Зачем вы… О чем вы хотели мне… О чем вы хотели со мной поговорить?.. – Катерина Ивановна выстроила, наконец, вариант вопроса, ее устроивший, и сразу нахмурилась и застыла, как бы даже заледенела, ибо поняла, что волнуется и не может надежно это волнение скрыть. Ракитин же, напротив, как бы постепенно раскрепощался:

– Я, Катерина Ивановна, только что с костюмированной и, так сказать, судебной ажитации – слышали ли вы о сем либеральнейшем мероприятии? – заговорил он, прохаживаясь внутри круга света, обозначенного лампой и словно не решаясь еще выйти за его пределы. – Вот, дурачье так дурачье наше либеральное!.. Это они встречают царя так. Встречаем и дулю в кармане держим… Этот либерализм наш скотопригоньевский – поистине цирк, да и не только. Представьте, Катерина Ивановна, они всерьез себя считают вершителями судеб отечества, выразителями общественного – нет, как это? – народного мнения… Тут, я бы сказал, не просто глупость, тут – бери шире – экзистенциальная тупость, как бы это помягче выразиться. Подмена понятий-с. Когда слова вдруг кажутся самыми настоящими делами. Ей Богу-с, не шучу… Хе-хе. Все всем так и кажется. Ну, точно Репетиловы – «Шумим! Шумим!..» И верят, что от этого шума потрясаются основы, рушатся государства, падают короны царские… Кстати, короны эти потом пожираются со всеми возможными удовольствиями. Шумят, пляшут, стишки читают, разных Достоевских-Меликовых изображают, да и на пол грохаются – и такое, верите, было… Мне даже смешно стало, это вроде как у шаманов – натуральное изображение, так сказать… Дурачье, дурачье!..

– Раз дурачье, то, что вы там делали?.. И, говорят, даже принимали непосредственное участие…

Брови у Ракитина на секунду вздрогнули, и было, тронулись вверх, но он тут же преодолел мгновенное замешательство, хотя и какое-то время повертел шеей из стороны в сторону, словно она у него затекла.

– Я… Гм, как сказать?.. Это да…

И вдруг как бы искра пробежала по его слегка подсушенному лицу, и после этого что-то нагловатое и уже окончательно раскрепощающее промелькнулось в нем на мгновение. Он быстро шагнул из круга света, взял стоящий у стены стул и сел на него в двух шагах от Катерины Ивановны.