Чокан отвечал нехотя, односложно, но старик не унимался, пока другой рыбак, совсем седобородый, в несвежей нижней рубахе и таких же штанах, властно не остановил окружающих:

— Ты что допрос мальчику устроил? Разве он помешал тебе? Разве ты не знаешь — шилдехана для всех открыта?

И вдруг Чокан услышал доброе слово, обращенное к нему:

— Повеселиться, значит, пришел, сынок? Песни любишь.

— Да, ата. Песня меня сюда и привела.

— Ты скажи мне, как зовут тебя?

— Чокан.

— Люди! — Старик говорил теперь уже громко, для всех. — Сам аллах привел к нам вдом этого мальчика. Я думаю, он хороший. Пусть происходит из ханского рода. Надо дать его имя нашему младенцу.

— Красивое имя! Почему бы и у нас не быть Чокану?

— А у родителей мы спросили?

Седобородый старик посмотрел на усатого музыканта. «Он и есть отец», — мелькнуло в мыслях Чокана.

— Как, мать, тебе нравится?

— Старшие одобряют, я согласна…

— Нет, не бывать этому! — Чокан узнал низкий голос певицы. Теперь он увидел и ее. Из-под старенького платка выбивались косматые седеющие волосы. Иссеченное морщинами лицо показалось мальчику неприветливым и грустным. — Да не сблизит аллах и дом мой и могилу мою с потомками хана!

— Не говори так, Уки-келин. — Аксакал выделял каждое слово, не торопился. — Дела ханские несправедливы, но и в ханской родословной есть предки-батыры. Имя мальчика — чистое. Слыхал я, он учиться едет. Не так ли, сынок? Может, большая дорога открывается перед ним. У нас будет свой, рыбацкий, Чокан. Даст бог, и он пойдет по доброму пути.

С аксакалом согласились старшие, со старшими — родители.

— Теперь, свет мой, громко скажи младенцу в ухо три раза: «Чокан, Чокан, Чокан» — и отдай его матери.

Чокан исполнил волю старика, и мать прижала к груди своего малыша.

Возгласом одобрения — барекельде! — закончили рыбаки свой праздник в честь новорожденного.

Чокан собрался уйти, но его окликнул музыкант Танатар: