Музыкант после запева ускорил темп и, почти не отрываясь от сыбызги, кратко бросил:

— Ну что же вы, подпевайте!

Переглядывались. Тихонько подталкивали один другого. Робели, покоренные мелодией. Кто-то назвал имя Кудамана, слывшего, вероятно, хорошим певцом.

— Пой, Кудаман!

— Просим тебя, просим!

Названный Кудаманом прокашлялся:

— Охрип я сегодня. Попробую, но вдруг не получится.

И не получилось. Он взял громко и сипло, по-верблюжьи. И слушатели вместо того, чтобы поддержать певца, дружно рассмеялись, стали вслух потешаться над ним.

Кудаман обиделся, смолк. Оборвалась и мелодия.

— Неужели среди нас никого нет?

Вопрос был встречен молчанием.

— Что ж, если мы уж такие безголосые, давайте ложиться спать, расходиться…

Тут было произнесено еще одно имя:

— А не послушать ли нам Уки-апай?

— А согласится ли она?

— Потребует народ — хан верблюда прирежет!

Смирнехонько слушавший эти возгласы Чокан сообразил, что Уки-апай сидит где-то у очага. Именно туда было направлено общее внимание. И когда она заговорила, Чокану почудилось, что этот низкий голос принадлежит мужчине.

— Светики мои, я и волос давно не заплетала и много лет не открывала рта для песни…

Ее стали упрашивать наперебой, воздавая похвалу. И женщина — судя по всему, она была старухой — скромно прогудела:

— Что же мне спеть?