Старик ямщик, зная и спесь Сатыбалды и его уважение к чинам и богатству, прибавил ходу на станичной улице, чтобы веселым звоном зазвенели колокольцы, подвешенные к дуге. Колокольцы он подвесил самые что ни на есть звучные: он вез нынче и потомка ханской крови и офицеров российской армии. По одному звуку колокольцев Сатыбалды догадается: путники едут почетные, их надо принять самому, их не отправишь на постоялый двор. Оскорбятся, потом не оберешься беды.

Не слишком прыткие в степи кони под взмахами бича, под лихие возгласы приосанившегося ямщика с таким перезвоном и перестуком мчали прямо к дому Сатыбалды, что ни у кого не могло возникнуть сомнений: важные люди едут.

Не возникли они и у Сатыбалды, проверявшего что-то по хозяйству во дворе под навесом.

Приближающийся звон колокольцев отвлек его от обычных забот. Интересно, кто бы это мог быть? Сатыбалды подошел к воротам и заглянул в щель. «Прямо к моему дому направились. Издалека, должно быть. Не иначе как начальство», — бормотал он, поспешно вытаскивая засов.

Казалось бы, чего проще — раскрыть ворота. Но это нехитрое дело во дворе Сатыбалды почти всегда связывалось с небольшими, но забавными неприятностями. Всему виной были свиньи. Неуклюжие пестрые животные только и выжидали удобного случая, чтобы выскользнуть на улицу. Откуда у них и ловкость бралась? Они выскакивали на своих кривых ножках с необыкновенной быстротой и немедленно устремлялись к соседским огородам, подкапывая их и выбирая коренья по вкусу. Признавали они только своего свинаря Бощибая. Его они побаивались, а на остальных и внимания не обращали. И напасть могли, и свалить на землю. Тем более, никто из соседей не рисковал бить их палкой. Страх перед Сатыбалды соседи переносили и на его свиней.

Сатыбалды недоглядел, как рядом с ним очутился крупный черный кабан. Он метнулся на улицу, едва распахнулись ворота. Тучный Сатыбалды, тяжело придыхая, засеменил за ним. В это время ямщицкая повозка уже остановилась у дома. Пока не похожий на богатея богатей безуспешно старался загнать кабана обратно, на улицу выскочила и свинья со своими поросятами.

Сатыбалды безнадежно махнул рукой: ему не под силу было справиться.

— Бощибай! — крикнул он, как ему казалось, громко, а на самом деле хрипло и приглушенно. Горло, заплывшее жиром и хронически воспаленное от водки, давно не позволяло ему даже говорить в полный голос.

Но Бощибай услышал. Батрак был уже тут как тут. Нескладный и низкорослый, словно кривое дерево с широким раскидистым верхом и тоненьким коротким стволом. Он то и дело подымал свою худую руку с рукавом, закатанным до локтя зажимая какой-то тряпицей нос и рот. Ему, считавшему себя мусульманином, был противен запах свиней. Он вообще испытывал к ним непреодолимое отвращение, но ухаживал за ними уже много лет и умел их откармливать. Он даже принимал от маток поросят и возился с ними отчаянно ругаясь и поминая злым словом свиное рыльце, свиной пятачок. Он мог обругать и хозяина и его детей. Но Сатыбалды спускал ему это и, посмеиваясь, хрипел: «Довольно, свинья, довольно!»