Хитрый подход Караса Казина к людям испытал на себе Макыбай.

— Пойми меня, — уговаривал он, — Есеней сильный человек. Но если ты примешь крещение, я смогу постоять за тебя, и он не будет в состоянии сделать тебе плохое.

Так Макыбай и стал православным.

Перевез он из аула в станицу и свою семью: жену с ребятишками. Но, видно, не подошло детям новое место. Из всех сыновей и дочерей Макыбая выжил только один — Сатыбалды.

Не так уж часто бывает, чтобы сын и лицом, и телосложением, и манерами был точной копией отца. Даже рябинки на смуглой коже были одинаковыми — оба переболели в детстве оспой — даже широкие ноздри были, как говорится, тютелька в тютельку, даже мигали они и облизывали языком верхнюю губу, словно передразнивая друг друга. Оба коренастые и ловкие, они были схожи во всем. Сын и характером повторял Макыбая, изворотливостью и ловкостью не уступая отцу.

Про них в станице даже шутили:

— Приходилось ли вам видеть, чтобы художник нарисовал два таких одинаковых портрета?

… Карас, крупный торговец скотом, закупал на ярмарках в Атбасаре и Куянды быков и яловых коров. Осенью, после того как скот нагуливал жир на джайляу, перегонял его на базары Кургана, Челябы, Тюмени, Ирбита, Тобольска. Отощавший скот ставил зимой на стойловое содержание. И когда он входил в цену — продавал.

Закупкой, откормом и перепродажей скота в хозяйстве Караса ведал Макыбай. Скот откармливали в заимке, неподалеку от станицы. Заимку эту связывали с его именем, а русские жители называли ее по-своему — Маховой.

Макыбай возился с гуртами, а его подросшего сына Сатыбалды Карас взял к себе помогать по хозяйству. Неожиданно Карас умер. Детей у них не было, и Сатыбалды, ставший к тому времени взрослым юношей, так и остался в доме овдовевшей Глафиры. Глафиру все казахи величали Кулпара: старики — младшей снохой, — Кулпара-келин; а те, кто помоложе, — Кулпара-женгей или Кулпара-байбише. Волосы у нее были с чуть рыжеватым отливом; тоненькая и стройная в совсем молодые годы, теперь, в свои тридцать с небольшим она располнела и округлилась, но сохранила свою привлекательность.

К Сатыбалды Глафира относилась нежно, как к сыну, а быть может, и совсем иначе. В станице в аулах находились охотники позлословить на их счет. Но сам Сатыбалды вежливо называл ее Кулпара-женгей, ни в чем ей не перечил, понимал ее с одного слова и быстро выполнял все поручения вдовы. Покорность и услужливость сделали свое дело. Кулпара-женгей передала в руки Сатыбалды все хозяйство, и сама наделила его русским былинным именем Садко, считая молодого джигита и щедрым по натуре, и неунывающим весельчаком, что в общем было не совсем так. Казахи, приходившие в дом, подражая Кулпаре, звали его Сат-ка. Глафира не намного пережила мужа. Почувствовав приближение смерти, все состояние юна перевела на имя своего любимца Садко.