— Эх, таксыр, много возьмете, мало возьмете, — нет вашего долга передо мной. Это я делаю в память матушки-ханши.

Он вытащил из кармана две новенькие пестро-голубые бумажки и, почтительно склонившись, положил на колени Чингизу.

Две сторублевки! Чингиз ахнул про себя. Почти двадцать отборных коней. И у чиновников, как он, и у торговцев средней руки не всегда водились такие деньги. В пору ага-султанства ему делали подарки, проще говоря, давали взятки. Но тогда два коня считались богатым подарком. А здесь?…

— Берите, таксыр! Никакого долга за вами нет.

Он преданно смотрел в глаза Чингизу. Чингиз сунул сторублевки в карман.

Выехали в Омск так: на пароконном возке — Чингиз, Чокан с Гришей и возчик; отдельно на тарантасе — Малтабар.

Путь шел вдоль долгой овражной низины Жолды-Озек. По обе ее стороны то и дело встречались керейские аулы ветви Токал и уакские аулы ветви Шога. И те и другие входили теперь в Кокчетавский округ и подчинялись еще недавно ага-султану Зильгаре, атыгайцу из ветви Андагул. Сбросив потомков Аблая, султан черной кости оказался отнюдь не добродетельнее султанов белой. Кереи и узки терпели от него такие поборы, что времена Вали и Айганым представлялись им как самые лучшие. В аулах поговаривали разное. Уже известно было, что снятый с ага-султанства Чингиз едет в Омск, но к этому добавлялась и вторая новость: Кусмурунский округ не будет больше существовать самостоятельно, его присоединят к Кокчетавскому округу. А во главе поставят, — кого бы вы думали? — Чингиза! И хотя о Чингизе мнение не было единым, многие побаивались ею своеволия, все же надеялись — он будет лучше покойного Зильгары и его ко всему равнодушного сына Мусы. Поэтому ему везде стремились оказать хорошую встречу, и дорога, рассчитанная на одни день, растянулась на четыре.

Как относился к этим слухам сам Чингиз?

Ему еще никто прямо не предлагал новой должности, по казахи справедливо говорят — без ветра и трава не будет качаться. И у доброй и у худой вести есть всегда источник. В Омске его поддержат, в этом он почти не сомневался. Оставалось только молиться двум святым и одному богу.

Когда Чингиз толковал с аульными старейшинами, Чокан и Гриша уединялись. Чокан продолжал брать у своего нового друга уроки русского языка. Он запомнил уже всю азбуку и научился — правда, еще не без путаницы и ошибок — складывать буквы в слова. И на бумаге и без бумаги. Гриша только дивился памяти и способностям Чокана, думая про себя, что он так же легко будет постигать любые науки и не останется ни одной, которой он не узнает.