Занятия русской азбукой были для Чокана увлекательной игрой.

— Только смотри, Керей! — шутливо грозил он Потанину. — В корпусе об этом никому не рассказывай.

Гриша утомлялся быстрее Чокана. Особенно в дороге его клонило ко сну.

Под легкий шум колес, глядя на однообразно покачивающиеся крупы лошадей, на пыльную придорожную траву, Чокан раздумывал об этом путешествии, самом большом в его короткой жизни. То, что ему приходилось видеть в родном ауле, по сравнению с нынешними впечатлениями было холмиком рядом с горой.

Сколько новых людей, станиц, больших и малых аулов, Кзылжар с его купеческими особняками, а впереди — Омск!

Другими глазами увидел Чокан и отца. Он помнил его с тех пор, как помнил себя. Помнил первым человеком Орды, самым сильным, самым гордым, надежнее его нет на свете. В путешествии он оказался непривычно робким. Не очень-то с ним посчитались в рыбацком поселке. Не так с ним разговаривал и Кусемис в Ыстапе, и Сатыбалды в Кабане. А в Кзылжаре и теперь, в пути, он держит себя с Малтабаром так, будто Малтабар — хан, а он его слуга. И называет его с почтением — Малтеке. «Доброе утро, Малтеке. Благодарю, Малтеке. Я согласен, Малтеке».

Разве так говорил отец, разве так он поступал, когда чувствовал в своих руках силу и власть. Не только батраки, но и богатые торговцы, и даже те, что признавались уважаемыми людьми рода, не осмеливались заходить без разрешения в его Белую юрту. Никто не решался заговорить с ним, как равный с равным. Он белая кость, ханский потомок. С уважаемым бием, с известным баем, поднявшимися из низов, из черной кости, внешне Чингиз был благосклонен, но в душе презирал их. Чокан своими ушами слышал, как он говорил ага-султану оренбургских казахов Ахмету Жантурину. Эти слова были словно предвестьем сегодняшней поездки:

— Выхода нет, прошло время ханов, приходится считаться с той уважаемой черной костью. Я б их всех втиснул в шелуху одного просяного зернышка.

И богатый, случается, умирает от голода. Презиравший всех Чингиз оказался пленником в шелухе просяного зерна. Власть ага-султана потеряна, остался один скот, да и его не так много: четыреста лошадей, меньше тысячи овец, верблюдов едва хватает на одну откочевку. Скот до первого джута, как слышал Чокан. Так можно оказаться и на такыре нищеты.

Выходит, торговец Малтабар куда богаче, а значит, и почетнее отца. Малтабар при Чокане хвастал, сколько денег он получает с одной ямарки. Таких денег его отец вообще не видел. Почему Чингиз стремился увести сына от лавок, почему за всю дорогу не купил ему ничего? Да потому, что у него нет денег. Вот он и унижается перед теми, у кого они есть.