— Ты чему смеешься? — даже обиделся Григорий.

— Не буду я здесь жить, стыдно! Мелкота кругом.

— Тогда пойдем в наш дортуар. Свободные кровати есть, кадетов мало, а там посмотрим, как быть.

Все устраивалось проще и легче, чем думали Чокан и его друг. И даже Чингиз, все еще продолжавший волноваться за сына. Он решил больше не показываться сыну на глаза. Он боялся — Канаша позовет степь. Боялся, потому что хорошо помнил, как однажды его самого сманили туленгуты и он без разрешения начальства войскового училища сбежал домой и был насильно водворен обратно. Тогда его матери — ханше Айганым — пришлось писать письмо в Кокчетавский окружной приказ, чтобы ее сына не увольняли, пока он не выучится по-настоящему.

Вот и скрывался он на окраине Омска и втайне от сына вызнавал, как он себя чувствует, как идут его дела. Он уже отдал деньги — все двести рублей, одолженных у Малтабара — то ли в качестве платы за год ученья, то ли как взятку: он и сам толком не разбирался в этом, но был убежден — хрустящие бумажки всегда помогают.

Снова навестил он и дом Коробейниковой. Но не в пример прошлым посещениям Варвара и говорить с ним не пожелала.

— Ты скажи, где мой сын? — настаивал Чингиз.

— Не сторож я вашему сыну, с утра его нет. А где он бродяжит — одному богу известно.

Едва Чингиз заикнулся снова, как Варвара грубо отрезала:

— Ну, что вы ко мне пристали?

Чингиз отправился в корпус. Через караульного вызвал Гришу Потанина, взял с него слово, что тот ничего не скажет Чокану. Гриша успокоил отца: дела идут как нельзя лучше. О том, что произошло у Варвары, он умолчал.

На следующий день Чингиза известили, что приказ о зачислении сына подписан. Отцовский долг был исполнен. Больше в Омске дел не оставалось. Уповая на одну судьбу, Чингиз выехал в степь.

С Чоканом он так и не попрощался.

Шесть стремительных лет

Осенью 1847 года и кадеты и учителя часто говорили между собой о маленьком киргиз-кайсацком султане. Его успехи были ошеломительны. Кто-то произнес слово — феномен! И в самом деле, успехи Чокана оказались феноменальными. В первые дни он с трудом произносил несколько русских слов. Ему легче было в тетрадке нарисовать поражавший его городской пейзаж, чем сказать — «Я живу в городе Омске». А рисовал он замечательно, верно схватывая детали. Он даже отвечал рисунками на вопросы.

— Расскажи, Чокан, какая юрта у твоего отца.

И Чокан набрасывал очертания юрты в Орде, на холмах Кусмуруна, и рядом, чтобы яснее представить ее размеры, изображал всадника.

Но так продолжалось недолго. До начала зимних каникул он настолько свободно овладел русским языком, что смог учиться не хуже своих остальных товарищей. А к концу учебного года среди сорока кадетов своего класса он попал в тройку лучших.