— Шиддат, говорите? А что это значит?

На этот вопрос Ждан-Пушкину не ответили. Только поляк Гонсевский, преподаватель истории, учившийся в Вильно, а затем закончивший Казанский университет, объяснил ему смысл прозвища. Конечно, это наш юный султан постарался. Ждан-Пушкин только усмехнулся.

Вскоре произошло еще одно столкновение.

Инспектор классов преподавал математику. Случалось, он замещал и учителя истории, читал и курс артиллерии.

… В классе Чокана шла самостоятельная подготовка к экзамену по математике.

Кадеты собрались вокруг большой черной доски. Один из них мелом производил вычисление и вслух объяснял что к чему. Все слушали внимательно. Все, кроме Чокана. Он сидел в глубине класса и рассеянно посматривал в потолок. За этим занятием и застал его Ждан-Пушкин.

— Валиханов, а вы почему не готовитесь?

Чокан встал, посмотрел в лицо Шиддату:

— Если бы я стоял у доски и слушал, это было бы простым притворством, я целый год не понимаю математики. Неужели за час мне ее объяснит наш кадет. Он же плохой преподаватель.

— Идите за мной, Валиханов.

И они вместе вышли из класса.

Кадеты заволновались. Хотя розги и карцер, особенно розги, были в корпусе наказанием редким, даже исключительным, многие решили, что за этот дерзкий ответ самому инспектору Чокан жестоко поплатится.

Невесело было и на душе Чокана.

В коридоре, пока они дошли до инспекторской комнаты, Ждан-Пушкин не произнес ни слова.

— Вот, Валиханов, вы будете находиться здесь до окончания занятий. Я вас запираю. А потом пойдете в дортуар. Так скучная, говорите, вещь математика. Ну, чтобы вы не скучали, читайте пока.

Ждан-Пушкин достал из небольшого шкафа две книги.

И, уже подходя к двери, обернулся:

— Вы можете еще раз убедиться, какой я грозный.

Иван Васильевич сказал серьезно, без тени улыбки, но Чокан сообразил, что он ему говорит о прозвище. И говорит беззлобно, как бы прощая ему.

… Короткий звук ключа в замке, и он остался один в инспекторской, куда кадетов вызывали только для серьезных, не обещающих ничего хорошего разговоров.