С той же стремительностью он изменил многим прежним аульным привычкам. Как бы удивилась Зейнеп, узнав, что ее Канаш по утрам больше не валяется в постели. Правда, умение рано и быстро вставать далось ему нелегко. Бывало, все в спальне уже на ногах, а он еще нежится, еще дремлет. Пробовали его однажды будить, как принято в корпусе — стащили одеяло. Чокан разозлился и швырнул в обидчика сапогом. Потом его стали подымать осторожнее, а через месяц он уже сам вскакивал по сигналу подъема, умывался и завтракал вместе со всеми. Он так неожиданно быстро и прочно расстался с прежней сонливостью, что и засыпал позднее всех. После одиннадцати часов вечера урядник, обходя спальни, частенько обнаруживал горящую свечу на тумбочке Чокана. Он читал. Совершенно безжалостный к другим, урядник благоволил к Чокану и делал вид, что не замечает этого нарушения. Ишь, какой старательный! Читает все, читает.

На глазах совершалось чудо. Аульный мальчик, знавший сказки и песни, арабскую азбуку и начатки Корана, оказался таким восприимчивым, что без особенного труда усваивал самые неожиданные для него предметы. Он увлекался географией, историей древних азиатских и африканских государств. Занимался арифметикой, хотя она давалась ему нелегко и он ее попросту невзлюбил. Грамматику русского языка Чокан изучал настойчиво, помня совет отца. И потому, что он хорошо успевал в грамматике, ему прощали неряшливость в чистописании, каллиграфии. Буквы у него и в тетради и на доске получались некрасивыми. Уроки татарского языка Чокан не посещал, заявив, что он и так его знает. А вот священную историю, несмотря на необязательность для мусульман занятий христианской религией, он не пропускал и даже ходил на молебны — не затем, чтобы показать свою верность христианскому богу, а так, интереса ради. В первый год учения он был совершенно равнодушен к занятиям гимнастикой, плаванием, фехтованием. Может быть, считал в душе, что это ему не нужно, а может быть, и ленился. Верховая езда — другое дело! Но ей обучали позднее, и Чокан с завистью смотрел, как выезжали на аргамаках старшие кадеты. Он бы им показал!

Заниматься приходилось так много, что не хватало времени даже потосковать по родной степи, по Орде, по Жайнаку.

А в степи, в отцовском ауле, происходили перемены.

Чингиз не задержался долго в Кусмуруне и со всей семьей переехал в Срымбет.

В конце зимы из Омска, из Областного правления сибирских киргизов, пришла бумага, подписанная полковником Карлом Казимировичем Гутковским. В ней сообщалось, что Кусмурунский округ с его территорией и населением присоединяется к Кокчетавскому округу, а султаном — правителем этого большого объединенного округа назначается Чингиз.