Но, издеваясь над Романовыми, Федор Усов гордился тем, что казаки были их опорой.

Теряя нить разговора, он возбужденно кричал:

— Кто подчинил Кавказ России? Казаки! Кто покорил Астраханское и Казанское ханства? Казаки! А нашу Сибирь? Казаки. Кто продвигается на юг и в Среднюю Азию? Казаки.

Чокан соглашался:

— Но что из этого? Скажи, Федя?

— А то я тебе скажу, что мы были опорой Романовых, но никогда не были их рабами. Понял?

И Усов называл имена Степана Разина и Емельяна Пугачева. О Пугачеве Чокан имел некоторое представление. Он знал, что потомки хана Абильхаира защищали интересы царя, но большинство казахского народа сочувствовало Пугачеву и многие примкнули к его войску. Эти рассказы, слышанные в степи, получали подтверждение в книгах.

Сумятица властвовала в умах кадетов.

Не был от нее избавлен и Чокан.

Их воспитывали верными царю и отечеству, но и книги и некоторые преподаватели внушали юношам совсем другие мысли.

Допускал вольности на уроках истории Гонсевский. Уж на что, казалось, был строг Ждан-Пушкин, но и тот набрался на Кавказе вольнолюбивого духа от офицеров, причастных к декабристам, и познакомил Чокана с демократическими журналами тех лет.

Но особенно много для развития кадетов, для. Чокана сделал преподаватель русской словесности Николай Федорович Костылецкий. Он любил читать на уроках Пушкина, Гоголя, Лермонтова. Читал хорошо, наслаждался сам. Крамольных отрывков, правда, он не читал. Но строил свои занятия на основе взглядов Белинского, не называя, однако, его имени.

На Чокана он посматривал внимательно. Как-то во время перемены взял его под руку и заговорил по-татарски, приближая некоторые слова к казахскому языку.

Спросил, знает ли он сказку о Козы-Корпеше.

Чокан быстро заговорил и о других поэмах и сказках.

— Вы ко мне домой заходите, Валиханов. Почитаем арабские стихи.

Костылецкий был сибирским казаком. Поэтому и пришлось ему из Казанского университета, который он закончил по восточному факультету, ехать не переводчиком русского посла в Константинополь, а служить на казачью линию. Он мечтал стать ориенталистом, стремился на Восток, но и русскую литературу и знал и любил.

Он был достаточно сдержан со своими воспитанниками, но случайно оброненное им слово, невзначай сказанная фраза в беседе с Чоканом дома делали свое дело.

«Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, переписанные от руки стихи Пушкина, знаменитое письмо Белинского Гоголю — все находило горячий отзвук в кадетских сердцах. Как-то в дортуаре оказались стихи Лермонтова «На смерть поэта». Чокан прочел их вслух. С того часа он не мог без восторга говорить о Лермонтове.