К удивлению Ивана Матвеевича, вторая часть его речи решительно никому не понравилась. Ему хлопали, пока он выступал от имени всех, сидящих в зале, но никто не пожелал внять его требованию особых привилегий для полоцких помещиков.

Тогда Иван Матвеевич позволил себе напомнить, что его предки, славный род Ратиборов, десять веков были благодетелями края сего. Они давали ему великих воевод, великих зодчих, великих просветителей и мудрецов.

— Что сталось бы с краем полочанским без нашего рода Ратиборов! — закончил Иван Матвеевич с пафосом. — Ныне я, последний в роду, взываю к вашему благоразумию, господа!

Ни звука одобрения не услышал Иван Матвеевич в ответ. Он возвратился на место, а генерал-губернатор своим резким голосом объявил:

— Господа, государь не пойдет на то, чтобы ради выгод отдельных из вашей среды рисковать всем дворянским сословием, чтобы мужики продолжали ежегодно вырезать десятки знатнейших фамилий в государстве. Нельзя допускать появления новых Разиных и Пугачевых. Благоволите, господа, не уклоняться от нашей задачи и думать об одном: как воплотить в дело государеву мысль.

Дольше оставаться здесь Иван Матвеевич не мог. Сказавшись больным, он попросил разрешения удалиться. Разрешение было дано. При этом ему напомнили, что ни один мужик не должен проведать о рескрипте царя, никто не должен знать, ради чего со всей губернии созывались господа помещики в Витебск. Пусть жители городов и деревень остаются в неведении, пока не будет окончательно обдуман, отредактирован и подписан закон. Преждевременные известия всегда ведут к превратным толкам, и может случиться, что мужик пожелает внести свои поправки в проект закона.

Постояв на крыльце, остыв после душного зала, приведя в порядок свои мысли и утвердившись в намерении ехать домой, Иван Матвеевич крикнул в пустой заснеженный двор:

— Арсений, лошадей!

Под каретным навесом разговаривали двое дворовых. Они оглянулись на Ивана Матвеевича и продолжали беседу.

— Арсений, лошадей! — крикнул Иван Матвеевич громче. Ни один из дворовых не пошевелился, чтобы разыскать Арсения. До слуха Ивана Матвеевича дошло из сарая хоровое мужицкое пение. Он побежал к сараю, рванул дверь. Пение мгновенно умолкло. Более полусотни мужиков сидело здесь, и никто не вскочил, не поклонился, никто не проявил готовности услужить. Одно и то же нетерпеливое выражение видел Иван Матвеевич на всех лицах: «Уходи, чего мешаешь!»

Это и были те мужики, ради которых его призывали пожертвовать своим состоянием, чуть ли не самой жизнью. Чем же они заслужили такое? Наконец он разыскал взглядом Арсения. Тот уже стоял, вопросительно глядя на Ивана Матвеевича. Значит, еще чувствует, скотина, своего хозяина! То-то же! Зачем мужику свобода — пропьет ее в кабаке.