— Скоро все «чисты» будем. — Арсений пригнулся, заговорил тише: — Вчера два барина, вышедши на крыльцо, заспорили. Я ворота раскрывал, слышал. «Не желаю, — говорит один, — крестьян своих лишаться». Другой ему: «А кто желает? Да царь прикажет — сам в дворовые пойдешь».

И сразу заговорили все. Кто-то еще в прошлом году слышал от слуги проезжего чиновника, что царь хочет дать крестьянам волю, да господа противятся. Кто-то уверял, ссылаясь на верных свидетелей, что и бумага про волю давно от царя есть, да прячут ее министры. Еще кто-то припомнил подобные слухи. Каждый спешил поделиться тем, что слышал, на что надеялся, о чем мечтал сам и не одно поколение его предков.

Арсению вспомнился молодой солдат из Тулы, предсказывавший, что как только «спихнут мужики французика», выйдет им воля. Сквозь строй прогнали туляка за дерзость офицеру. Не нужна уж ему никакая воля. И тысячам замученных на Руси крепостных она уже не нужна...

2

Застегивая на ходу свою лисью шубу, Иван Матвеевич вышел на крыльцо. Он был не в духе. Три дня ожесточенных споров на губернском дворянском собрании вконец измучили его, навеяли тоскливое предчувствие неотвратимой катастрофы. Как только было объявлено, ради чего пригласили господ помещиков — чтобы обсудить рескрипт императора об условиях предстоящей отмены крепостного права, — словно бы медвежья лапа, тяжесть которой Ивану Матвеевичу в юности пришлось на себе испытать, придавила его, и с тех пор не прекращалась тупая боль где-то в глубине груди. И уж не мог Иван Матвеевич ни есть всласть, ни спать спокойно, ни дышать свободно, ни радоваться жизни. Куда и девалось бодрое настроение, в котором прибыл сюда, предвкушая ожидавшие его удовольствия. Ни игра в вист по вечерам, ни суета в биллиардной, куда он забегал в перерывах, ни употребление крепких вин к обеду не могли унять его тревоги. Нет, не обмануть ему самого себя. Что-то в его жизни надломилось, что-то из нее уходило безвозвратно. Неведомое «завтра» пугало его. От него потребовали невозможного: отдать крестьянам усадьбы, на которых они ныне живут, выделить им в пользование часть полевой земли за оброк или барщину, да после всех этих благодеяний даровать им еще и свободу.

— Поклониться им до земли не надо ли? — вырвалось у него, когда председатель, виленский генерал-губернатор Назимов, закончил свое сообщение.

— Его величество точно изложили свои мысли, и наш долг — обдумать, как способнее претворить их в жизнь, — сухо ответил Назимов. — Вы же, господин... э... э...

— Ратиборов, — поспешил подсказать Иван Матвеевич.