Что станет с несчастным помещиком, спрашивал он, если у него отнимут крестьян? Кто будет обрабатывать его землю, кто будет пасти его скот, кто будет чистить его пруды? Где он возьмет свежую рыбу к обеду, где возьмет пеньку и лен, где возьмет зерно, чтобы горожан кормить и вино курить? Не наступит ли хаос в державе, голод в городах, запустение казны государевой? Взять, к примеру, лично его, Ивана Матвеевича, хозяйство. У него на 3 800 десятин имеется всего 140 душ. Он еле-еле сводит концы с концами. Если теперь он отпустит своих сто сорок душ да отдаст им пусть 800 десятин, значит, оставшиеся три тысячи пойдут под облоги? Где же государева выгода в сей несчастливой перемене?

— Учитесь у своего соседа хозяйничать, у купца Силантьева, — перебил его Назимов. — Всю губернию кирпичом снабжает, день ото дня богатеет. А много ли у него крепостных душ?

— Кирпич не хлеб, — возразил Иван Матвеевич и вернулся к нити своих рассуждений. Не сумеют крестьяне сами о себе позаботиться. Разве не тщатся они где только возможно уклониться от работы, оставить поле невспаханным, ниву несжатой, копну необмолоченной, зерно непровеянным? Сними с крестьянина отеческий господский надзор, и он, как неразумное дитя, станет питаться одной травой, ходить в лубе да шкурах. Кто был пахарем, станет огородником, кто имел усадьбу, станет бобылем, кутником, кто уже был огородником, тот пойдет в батраки. Не допустим же нашего младшего и неразумного брата до разорения, не лишим его нашей просвещенной опеки.

Кажется, именно при этих словах Иван Матвеевич прослезился и должен был извлечь из кармана платок.

Он еще продолжал говорить о том, что и без того уже много помещиков разорилось, утратило свою сословную честь и многие бывшие дворяне служат ныне управляющими в имениях, на мелких казенных должностях и даже, срам сказать, ходят в лекарях да учителишках. В конце концов Иван Матвеевич разволновался настолько, что вынужден был умолкнуть, не договорив. Его речь произвела сильное впечатление, ему даже, кажется, немного похлопали в ладоши.

Обретя спокойствие, опасаясь, что приведенных доводов недостаточно, Иван Матвеевич заговорил об особом положении полоцкого уезда, который он представлял на губернском совещании. Некогда Полоцк был стольным градом княжества и главным городом Северо-западной Руси. Ныне же, в девятнадцатом веке, он стал тихим заштатным городишком Витебской губернии. В начале века в нем насчитывалось 7 800 жителей, а после Отечественной войны осталось их всего 3 340 душ. Затем город посетила холера, унесла полтысячи жизней, от пожара в 37-м году сгорело триста домов да в 48-м году не меньше. Ныне не поймешь, город ли, деревня ли раскинулась у Полоты. А город стоит того, чтобы о нем позаботиться. Идут через него грунтовые дороги на Невель, на Лепель, па Докшицы, на Дисну, на Себеж. В бывшем иезуитском коллегиуме открыт кадетский корпус, против него установлен памятник в ознаменование побед над Наполеоном. И кто же сможет возродить этот край, как не господа помещики своим усердием и заботами?