– У меня нет столько денег, сколько вы просите. Я дам вам сто тысяч реалов и буду вам вечно благодарен.

– В гробу я видал вашу благодарность, ваша честь. Я хочу получить все и сразу.

– Сто пятьдесят тысяч.

– Восемьсот тысяч реалов, деньгами или недвижимостью. И если это все, что у вас есть, то, значит, все, что у вас есть. А если вам придется отдать мне ваш дворец со всей прислугой, да будет так. Ни сантимом меньше, дон Рафель. И сделку мы произведем в присутствии человека, пользующегося моим полным доверием, он и произведет оценку всего имущества, которое вы передадите мне в собственность. – Дон Херонимо развел руками с видом человека, действующего по чистой совести. – Раз я сказал восемьсот тысяч, то восемьсот тысяч, большего мне не нужно.

– Вы же знаете, что я не могу этого сделать.

– Хорошо. Тогда сегодня же я напишу на вас донос с обвинением в преднамеренном убийстве, сокрытии трупа, захоронении, противоречащем предписаниям закона, злоупотреблении служебным положением, сокрытии улик и воспрепятствовании осуществлению правосудия. А может быть, и не только в этом.

– Вы не найдете никакого трупа! Его там уже нет.

– Неправда. Мои люди уже давно за вами следят… – Дон Херонимо улыбнулся. – А если дело дойдет до суда, то, вероятно, будет очень весело поглядеть, чем вы объясните всему свету свое пристрастие к дамам, нарисованным в чем мать родила и трогающим себя за задницу… Представляете, какие пересуды пойдут во всех кругах? – Он от души расхохотался и огляделся вокруг, как будто искал, нет ли каких-нибудь печенюшек, чтобы перекусить.

Дон Рафель покраснел, глубоко уязвленный. У него создавалось ужасное впечатление, что вся его жизнь, вплоть до самых интимных подробностей, сделалась открытым и явным достоянием всего города. В сердце у него кольнуло, и он возжелал умереть на глазах у португальского черта. Или у черта из Эстремадуры. Но судьба лишила его этого удовольствия, и он по-прежнему дышал, стоя перед доном Херонимо, внимательно наблюдавшим за тем, как он реагирует.

– Да я на вас сейчас же донесу!

Первого же взрыва хохота было достаточно, чтобы остановить дона Рафеля. Он знал, что, как бы ни поступил, именно он и останется в проигрыше. Если бы ему угрожал донос, шантаж и ненависть со стороны другого человека, он мог бы нажать на кой-какие клавиши, задеть чувствительные ноты. Но перед ним стоял хозяин клавиш, и клавесина, и концертного зала. А у входа на улице его поджидали Террадельес, нотариус Тутусаус, дон Пере и юнец-лейтенант. А может, и не только они?

– Пусть меня осудят, пусть меня приговорят… Пусть меня унижают… Но вы не получите ни реала.