— Что тогда? — спросил граф Риверо.

— Тогда найдутся люди, — ответил Клиндворт с многозначительной улыбкой, которые примирят Австрию с Римом и возвратят церкви её права.

Граф проницательно посмотрел на лукавое лицо собеседника.

— Станем называть вещи их собственными именами, — сказал он. — Это ложная игра во всех отношениях: в отношении народа, церкви и фон Бейста.

— Вам разве случалось видеть, чтобы политическая партия была выиграна честно? — спросил Клиндворт.

Граф промолчал.

— Граф Бисмарк, кажется, доказывает обратное, — сказал он задумчиво. — Мы живём в странное время: рядом со старым государственным искусством, с той кабинетной политикой, которая вела свою игру тайными, глубоко скрытыми факторами, возникает ныне новая политика, при которой начинает действовать сам народ, как живой, одушевлённый элемент. И я думаю, что в настоящее время надобно прибегать к сильным, решительным мерам.

Государственный советник склонил несколько голову и взглянул снизу на озарённое умом лицо графа.

— Я полагаю, — сказал Риверо спокойно, — что следует иначе относиться и обращаться с тем вопросом, которого вы коснулись и который, во всяком случае, крайне важен для внутренней жизни Австрии. Я также полагаю, — продолжал он, встав и опершись одной рукой на спинку кресла, — что надобно удовлетворить и тот дух свободы, который веет теперь в мире, но не фальшивыми, частичными уступками, а тем, чтобы самому проникнуться этим духом, чтобы правительство и церковь укрепили своё владычество в духе свободы.

— Свобода — и владычество? Как соедините вы их? — спросил Клиндворт, который поражённо внимал словам графа.

— Мне кажется, что их можно соединить, — сказал последний убедительным тоном, — для народа всегда нужно владычество, он желает и будет иметь его, но средства владычества должны быть истинными. Материя подчиняется владычеству материи, дух — владычеству духа, и преимущественно церковь призвана владычествовать над этой областью. Я придерживаюсь того мнения, что трактат, закон — назовите, как угодно — в виде конкордата, теряет всякое значение, как только умы, справедливо или несправедливо, восстанут против него: обладая силой управлять сердцами, руководить совестью, проникать души, церковь не имеет надобности в таких трактатах, одна приверженность к ней служат основанием её владычества, — и никакой в мире конкордат не в силах возвратить ей указанную силу, когда она лишится её. Если, поэтому, ваши слова о настроении в Австрии несомненны, то необходимо снять, в соглашении с церковью, эти внешние оковы, дабы окрепла сильнее внутренняя связь, но не следует разделять государство и церковь, имея в виду соединить их потом. Я много размышлял о требованиях, — продолжал он с возраставшим воодушевлением, — предъявляемых нашим временем руководителям государств и церкви, и пришёл к тому твёрдому убеждению, что величайшая задача всех католических держав заключается в соединении их влияния и трудов, с целью вновь оживить сильно поколебленную власть церкви, приведя религию в тесную связь с духом народов, который свободно и самостоятельно развивается и не покоряется беспрекословно повелениям, исходящим из замкнутого святилища. Следует, — продолжал он, как бы забыв об окружающем, — возвратиться к первоначальным основам христианской общины, имевшей трёх членов, соединённых в единый организм: священника, епископа и общину; эти три фактора определяли и регулировали церковную жизнь, которая живительно проникала во все члены. Жизнь церкви пришла в застой, и только возвращением к первоначальным здоровым элементам можно вывести её из застоя и восстановить её владычество над умами!