— II segreto per esser felice…[53]

Всё общество притихло, хотя не от ожидания музыки — простая, резко отделяющаяся от всего кружка личность молодой девушки, щёки которой ещё пылали румянцем, возбудила всеобщий интерес и удивление; каждый чувствовал, что она является чуждым элементом в этом обществе, чуждым и несоответствующим окружающей среде, точно роза, которая распустилась на солнце при тщательном уходе садовника, и потом, купленная щёголем и перенесённая на туалетный столик модной дамы, печально поникла головой среди баночек с румянами и накладных волос и льёт свой нежный аромат в тяжёлой атмосфере мускуса и духов «cuir de Russie».

Верно и твёрдо, но без внутреннего чувства начала Джулия первую строфу арии. Но по мере того, как она подчинялась впечатлению звуков, бьющих живым ключом, в её душу проникало ощущение, служившее связью между этим обществом, кружившимся в бурной чувственной жизни, и пылким, мощным сладострастием разгульной застольной песни, под звуки которой пьют осуждённые смерть из отравленных чаш. Она слышала в душе, за затворенными дверями будущего, грозное de profundis и, окончив строфу, начала глубоко потрясающее траурное песнопение, которым прерывается разгульный пир осуждённых на смерть венецианцев.

Потом встала, не пропев второй строфы.

Глубокое молчание в салоне не прерывалось несколько минут, впечатление было общее — даже Памела молча играла своим веером. Агар бросила на молодую девушку взгляд, полный сочувствия и удивления.

Затем, по примеру Мирпора, все присутствующие рассыпались в громких похвалах; мужчины теснились около певицы, чтобы выразить ей своё удовольствие, между тем как Лукреция с улыбкой выслушивала восторженные похвалы, которыми осыпала маркиза де л'Эстрада пение её дочери.

Джулия молча слушала, что говорили ей мужчины в более или менее остроумных фразах — её взгляд неподвижно был устремлён на это общество, от которого, как ей казалось, веяло открытой могилой, медленно дошла она до кресла, стоявшего близ пианино. Молодой человек, которого Памела называла Шарлем, сел рядом с Джулией и с участием взглянул на её грустное лицо.

— Услышав ваш голос и исполнение, — сказал он тоном, который сильно отличался от обычного в этом салоне разговорного тона, я едва могу поверить, чтобы вы действительно желали дебютировать на одном из мелких театров и расточать свой талант в жалких оперетках, как уверяют нас Мирпор и де л’Эстрада.

— Я вообще не имею такого намерения, — отвечала Джулия ледяным тоном. — И вовсе не думаю поступать на сцену.

Молодой человек с удивленьем поглядел на неё. Потом сказал с выраженьем искренности: