Джулия сидела молча с опущенными глазами и едва удерживлась от слёз. Её наполняло глубокое негодование на то, что под предлогом искусства её заманили в это общество; ужас охватывал её при мысли, что это общество есть только первый шаг на длинной дороге, к которой хотели принудить её, и что эта дорога имеет продолжение и конец.

Она едва слышала шедший вокруг неё разговор, пылкие комплименты, расточаемые ей мужчинами, и вздохнула с облегчением, когда маркиза де л'Эстрада объявила обществу, что её племянницы, девицы Матолетти, осмелятся представить на суд общества свою игру на фортепьяно в четыре руки.

Обе Матолетти, молодые девицы с уверенной поступью, противоречившей уверениям тётки в их боязливости, и с выговором, не имевшим в себе ничего иностранного, а напоминавшим бульвар Монмартр, прошли в боковой салон и принялись исполнять на плохо настроенном пианино пьесу, отличаясь более шумом и громом, чем чистотой звуков и гармонией.

— Они не дурны, — сказал мужчина с усиками, сидевший возле Памелы, — точно ли они племянницы старухи?

— Я нахожу, Гастон, — отвечала прекрасная Памела, — что вы сегодня необыкновенно любопытны в отношении молодых дам, особенно же отвратительным я нахожу то, что обе племянницы устроили такой невыносимый гам на несчастном пианино — хоть бы играли что-нибудь весёлое, а то музыка эта ужасна.

— Музыкальный вечер, — сказал Гастон, улыбаясь.

— А, ба! — произнесла Памела тем неподражаемым тоном, которым умеют говорить только парижанки.

Молодые виртуозки перестали играть, несколько молодых людей подошли к ним, но разговор, начатый ими с похвалы, казалось, шёл потом уже не о музыке, а о поезде в Аньер.

— Однако ж, — сказала Памела, улыбаясь и пожимая плечами, — эта жалкая соната, которой терзали наши уши, послужила отличной удочкой — вот уже и рыбка берётся!

И она указала веером на угол салона, где одна из девиц Матолетти уселась на козетке с господином, по-видимому, иностранцем, с которым вела оживлённый разговор вполголоса.

Маркиза де л'Эстрада довольно равнодушно выслушала похвалы игре её племянницам, потом подмигнула Мирпору, давая знак подойти к ней.

— Графа Нашкова нет, — сказала она недовольным тоном театральному агенту, почтительно поспешившему к ней.

— Он непременно приедет, — отвечал Мирпор, обводя глазами салон, — ещё не так поздно.

— Мне было бы очень неприятно, — продолжала маркиза, — если он не приедет, — я хотела познакомить его с вашей итальянкой. Надеюсь, он не бросил моего дома, — прибавила она, строго взглянув на Мирпора.

— О, конечно нет, — возразил последний с улыбкой, — будьте совершенно спокойны.