Мёртвое молчание царствовало в собрании, с ужасом слушали все эти люди страшные слова Варлена, выражавшегося таким образом о властителе, пред которым склонялась Европа, железная рука которого касалась их голов и одним мановением могла погубить каждого из них.

Варлен молчал с минуту, искажённые волнением черты его лица приняли своё холодное, замкнутое выражение: он продолжал спокойным голосом:

— Таково моё мнение. Я должен высказать его, чтобы дать основание своим выводам. Я не хочу быть враждебным правительству, которое может повредить нам и воспрепятствовать успеху в настоящую минуту — пойдём своей дорогой, и пусть оно идёт своим путём, который непременно доведёт его до заслуженной гибели. Но, — продолжал он громче, — не могу согласиться, что благодарность, высказанная этому правительству, не есть политический акт. Этой благодарностью мы, представители истинного, рабочего народа, освятим все преступления, отождествимся с правительством, станем агентами его полиции, допустим злоупотреблять собой для того, чтобы из Тюильри могли сказать европейским государям: «Видите, я истинно легитимный венценосец, ибо позади меня стоит настоящий народ, берегитесь же, ибо я могу разбудить революцию, не опасаясь быть ею поглощённым; она служит мне, станет сражаться за меня!» Чтобы могли сказать буржуазии и оппозиции в Законодательном корпусе: я истинный защитник общественного строя, ибо в моих руках ключ к социальной будущности: я могу придать спокойное и безопасное направление будущему развитию; берегитесь, чтобы я не обрушил на вас внезапно бурных порывов этого будущего! Я отважусь на это, ибо буря, которая поглотит вас, смиряется по моему знаку у ступеней трона! Вот, друзья, предстоящая нам политика, если мы выразим требуемую от нас признательность и благодарность. Мы приняли за правило удаляться от политики, тем более подобной, которая есть политика преступленья, безумия и позора!

Он сел и опустил голову. В собрании возникло волнение, перешедшее в шум.

— Варлен прав! — кричали здесь. — Мы не хотим иметь дело с правительством, это было бы позором, изменой нашим братьям! Император благосклонен к нам, — говорили другие, — мы ничего не хотим делать против него, он имеет власть погубить нас всех, он один защищает нас от капиталистов!

Встал Тартаре.

— Ничего для правительства! — крикнул он. — Не скажут ли, что среди нас есть подкупленная полиция, что мы эмиссары Пале-Рояля? Долой плон-плоновцев!

— Долой плон-плоновцев! — кричали в одной группе.

— Ничего против императора! — кричали в другой.