— Но что я могу… — вскричал фон Бейст.

— Государственный советник, — продолжал фон Гильза, — полагает, что при желании итальянского правительства быть в дружбе с Австрией и ввиду предстоящего родственного союза можно отсюда побудить флорентийский двор заступиться за Ланграна. Может быть, министр финансов будет доступнее для такого влияния, чем для влияния своего коллеги Ратацци, с которым не находится в хороших отношениях; кроме того, можно подействовать на дом Эрлангера.

— Не понимаю, право, — сказал фон Бейст, — как можно подействовать отсюда на Эрлангера, — я не вижу…

— Во всяком случае, — продолжал фон Гильза, — государственный советник просит ваше сиятельство сделать что можно. Предприятия графа Ланграна потерпели значительное потрясение: он полагался на исполнение итальянского договора, и теперь, когда исчезла эта надежда, ему грозит опасность со всех сторон — кредит лопнет, он будет вынужден акцептовать все наличные требования.

— Государственный советник, — сказал фон Бейст, — знает, как сильно я интересуюсь гениальными предприятиями графа Ланграна. Я подумаю об этом деле и напишу вам, чем можно помочь.

— Теперь позвольте мне отдохнуть, — сказал барон.

Фон Бейст в задумчивости и рассеянности кивнул головой и протянул руку фон Гильза, который удалился с почтительным поклоном.

Министр опять сел в своё кресло и, опершись на ручки последнего, погрузился в мрачную задумчивость.

— И без того много затруднений, — сказал он со вздохом, — а тут ещё к политике примешались финансовые вопросы! Я не могу помочь Ланграну — нет ли для этого другого способа?

Он замолчал.

Внутренняя дверь отворилась с лёгким шумом.

— Фрейлейн Гальмейер спрашивает, угодно ли вашему сиятельству принять её? — сказал камердинер.

Фон Бейст встал; весёлая улыбка появилась на его озабоченном лице.

Он вынул из кармана часы и, взглянув на них, сказал:

— Уже поздно. Я, впрочем, готов видеть фрейлейн, но скажите ей, что…

— Что Пепи не должна сидеть долго, — сказала Гальмейер весёлым голосом.

Камердинер отошёл в сторону, и в кабинет влетела Гальмейер в простом весеннем туалете.

Министр протянул ей руку.

— Я не отниму у вашего сиятельства много драгоценного времени, — сказала прихотливая актриса, большие умные глаза которой горели резвой весёлостью, — я только что приехала из Пешта взглянуть, как обходятся без меня неблаговоспитанные венцы, и не хотела упустить случая напомнить о себе вашему сиятельству — вы всегда были милостивы ко мне — и я опасаюсь, не забыли ль вы меня.

— Резвая и милая Пепи не может опасаться этого, — сказал фон Бейст с улыбкой, взяв со стола фотографию и подавая её Гальмейер, которая увидела своё весёлое и озорное лицо, выглядывавшее из-под круглой шляпки с цветами. — Вы видите, — продолжал фон Бейст, — если бы у меня была слишком плохая память, то мои воспоминания освежались бы этим портретом — правда, слабой заменой живому оригиналу.