Наполеон улыбался и несколько раз кивал головой.

— Понимаю, понимаю, — сказал он, — и думаю, что вы правы!

— В случае же, — продолжал граф Бисмарк, — если когда-нибудь, впоследствии этой машиной будет управлять молодая, менее опытная и сильная рука, чем рука вашего величества, тогда, конечно, будет лучше, чтобы партии боролись на конституционной арене, нежели соединились все с целью ослабить, потрясти и, наконец, устранить правительство. Припомните, ваше величество, камни, которые бросал Язон в людей, выросших из посеянных зубов дракона…

Император опять кивнул одобрительно головой, но уже не улыбался; задумчиво смотрели его широко раскрытые глаза на лицо прусского министра-президента.

— Чтобы кидать эти камни в вооружённые, восстающие против правительства партии, конституция даёт правительству средство, и это средство часто может раздробить или отклонить опасные движения, — сказал граф Бисмарк.

— Вы правы, совершенно правы, — сказал император с глубоким вздохом, — ваши основания практичны и применимы.

Глаза графа Бисмарка устремились с прежним состраданием на согнутую, усталую фигуру императора.

— Однако, государь, — говорил он дальше, как бы под влиянием овладевшего им чувства, — я не думаю, чтобы во Франции можно соединить конституционализм с долговечностью правительства, не прибегнув к необходимому исправительному средству, важность которого доказывается историей всех государственных переворотов.

Император взглянул вопросительно.

— Это средство, государь, — говорил далее граф Бисмарк, — заключается в сильном войске, по возможности свободном от политического влияния и приверженном к личности правителя.

— А! — произнёс император.

— Распустив свой maison militaire[83], — продолжал граф Бисмарк, — Людовик XVI лишился средства овладеть движением; окружив себя войском, проникнутым идеями современного движения, он стал бессильной игрушкой несущегося потока — и погиб. Ваше величество согласится со мной, что, если бы Карл X вовремя употребил военную силу, бывшую в его распоряжении, он, может быть, не лишился бы короны. Что касается Людовика-Филиппа, — сказал граф, пожимая плечами, — то он не имел ни военной силы, ни воли и уменья употребить её.

— Так, так! — вскричал император.

— Поэтому, — сказал граф Бисмарк, — если ваше величество считает необходимым, по вышесказанным причинам, вести конституцию во Франции, то, по моему мнению, вы должны придать особенное значение упомянутому исправительному средству. Французская армия, по моему мнению, которое я высказываю согласно воле вашего величества, проникнута наполеоновским духом, но, кажется, сильно подчиняется политическим идеям в стране и потому не может служить твёрдой и надёжной опорой для правительства в бурное время. Но у вашего величества есть гвардия, привязать её к личности государя, сосредоточить в Париже и вокруг него — вот задача, исполнить которую предстоит вместе с введением конституции, чтобы в случае, когда конституционное движение примет значительные размеры, когда той или другой партии удастся в политической борьбе возбудить массы, ваше величество имели под рукой средство сказать разнузданной силе: ни шагу дальше!