Ни одна жилка не дрогнула в лице прусского министра-президента, глаза его спокойно и ясно встретили быстрый взгляд императора.

— Я не вижу, государь, — сказал он вполне непринуждённым, естественным тоном, — как могут быть нарушены дружественные отношения между Германией и Францией, столь желательный как для вашего величества, так и для моего всемилостивейшего государя — основания Пражского мира, на который опираются новые условия.

— Дорогой граф, — прервал его император, принимая откровенный вид и раскрывая глаза. — Пражский мир — временная мера.

Граф Бисмарк взглянул на него с удивлением.

— Пражский мир, государь, — сказал он, — есть международный договор, который…

— Совершенно так, — подхватил император, — но в национальном развитии есть такие пункты, через которые идут события к естественному и необходимому конечному договору — таким пунктом представляется мне Пражский мир, когда я рассматриваю условия Германии.

Граф Бисмарк молчал.

— Видите ли, — продолжал Наполеон после минутной нерешимости, — уже давно немецкая нация требовала объединения, говоря органами своей прессы, с трибун, устами своих учёных, в созданиях поэзии — стремление к этому объединению отчасти содействовало громадному успеху 1866 года, но успех этот не вполне довёл до предположенной цели, потому что Германия ещё раздвоена, и, насколько я понимаю общественное мнение в вашей стране, оно уже начинает требовать полнейшего объединения всех частей.

— Не могу не согласиться с вашим величеством, — сказал граф Бисмарк, — что национальный дух в Германии желает и жаждет полного и конечного объединения всех частей и племён, но кто может вперёд определить, измерить или направить ход такого великого исторического развития? — Подобное развитие совершается по законам внутренней необходимости, как совершаются великие естественные явления в физическом мире, разрушающие созданное человеческими руками. Я, государь, как человек, ограниченный пределами пространства и времени, не могу стать на ту высоту, с которой невидимы промежутки, разделяющие одну великую историческую эпоху от другой. Как государственный человек я принадлежу времени и почве настоящего, и созданное настоящим составляет и должно составлять для меня единственную почву права и политики. Так, государь, я смотрю и на Пражский мир, он для меня норма и предел, и хотя бы великое развитие будущей истории коснулось некогда его, как оно касается всех трактатов и прав для создания новых форм и строя, я останусь на почве настоящего и предоставлю будущее тем, кто после меня будет призван руководить политической жизнью моей страны. Я знаю, что и в южной Германии есть немалое стремление к окончательному и прочному присоединению к северу, но если это стремление окажет влияние на отдельные правительства и побудит их сделать шаг к присоединению, я откажу, твёрдо откажу, пока настоящие условия не будут отменены могущественными событиями.