На другой день после посещения выставки Джулия лежала на постели, погрузившись в глубокие думы. Сменяя друг друга, проносились внутренние картины через её молодую душу, которая, едва начав жить, уже изведала горе и скорбь.

Грезила она о том блаженном времени, которое оставалось ей прожить, не зная горечи и тоски своего прежнего существования, ведая одни только чистые и ничем не запятнанные наслаждения, грезила она о том, что за быстро минующим мгновением счастья наступит долгая, мрачная ночь её грядущей жизни, та ночь, в которую она хотела погрузиться, чтобы избавиться от предстоящих опасностей жизни, та ночь, которая представлялась ей озарённой кротким светом воспоминания и благодатным лучом веры, но пред которой, однако ж, содрогалась от страха её молодая душа, алчущая жизни и любви.

И во всех этих картинах, во всех этих противоречащих чувствах являлся в её душе образ того человека, которого она видела сперва мельком и который вчера вечером, в тягостную минуту встречи с весёлым обществом в китайском театре, смотрел на неё так проницательно своим глубоким и красноречивым взором.

Она была не в силах забыть ни этого взора, ни этого голоса, ей казалось, что она когда-то видела этот взор, слышала этот голос.

— Граф Риверо, — проговорила она тихо, — граф Риверо — так зовут этого человека, который производит на меня такое же действие, как звуки давно известной, волшебной, сказочной мелодии, взгляд которого проливает в глубину моей души чудную теплоту, столь чистую, небесно-чистую! Граф Риверо, — проговорила она, — как ни перебираю свои воспоминания, столь простые и незначительные, никак не могу найти это имя — я никогда не встречала этого человека.

Она вновь погрузилась в продолжительную задумчивость. Глубокая печаль выражалась в её чертах.

— Отец, — прошептала она со вздохом, — бедный отец, единственный человек, радостно освещавший мою одинокую жизнь, ты будешь грустить, будешь жестоко сетовать на меня. Должна ли я оставить тебя?

Она сложила руки и вперила немой взгляд в пространство, на глазах её навернулись слёзы.

— Я должна так поступить, — сказала она потом, решительно, у меня не достаёт сил вести борьбу с окружающей меня жизнью, для меня спокойствие существует только в святом уединении, и невеста Христа принесёт своему отцу утешение и посвятит ему свою христианскую любовь, и отец будет счастлив, особенно когда узнает, что я нашла единственное счастье, единственный мир, какой существовал для меня на земле.

Она встала и прошла через пустой салон матери, обыкновенно выходившей поздно из своей спальни, в простую убогую комнату художника Романо.