Очень прошу тебя выслать мне книг — опять такие, какие не ценны для библиотеки. Мне обещали не отнимать их, а по прочтении я буду их отдавать с некоторыми исключениями — если что-нибудь очень полюбится — в библиотеку колонии, которая состоит из 5 книг! Очень хорошо — роман-газету. Был бы рад Золя (но не «Разгром», «Западня», «Рим», «Углекопы». Эти хорошо помню). Может быть, Ек. Вл.[674] тебе даст опять что-нибудь. Но хотелось бы и иностранных авторов. Посылка раз в месяц — очень прошу не чаще, но пришли яблок и консервы из овощей (против цинги) и «кофе-здоровье», а то чаю нет и я ничего не пью. Сегодня 14^го приезд в Гагры, а в следующем году в Коктебель.

Неужели же и в этот раз мне сказали неправду и доверенность тебе не послали. В день рождения опять «погадал» по Пушкину. Вот что вышло.

Этим сегодня кончу. Целую тебя, моя любимушка.

Твой Коля.

18 августа 1939 г. Иман-Уссурийск

Дорогая моя Сонюшка, пишу тебе наспех на этом клочке. Идет почта. Сегодняшний день опять связан с тобой. В 1922 г. в этот день мы были в Кириллове Белозерске. Получила ли ты мое 1^ое письмо из моей колонны по возвращении из Сангородка. Вернулся я из него, не укрепившись, и у меня рецидив болезни, но без крови и слизи. Т. к. я снова посадил себя на сухари, то думаю, что в 2 дня справлюсь. Без меня не было заместителя, так что теперь надо все привести в порядок. Очень суетливо и не без неприятностей.

Очень грустно, что твои 2 письма по ошибке отправили в Сангородок. Одно из них, вероятно, уже из Москвы. В каком-то ты настроении после своих поездок.

Вероятно, в грустном, Сонюшка? Моя глушь остается — глушью. Но ее положительные стороны поубавились. Работы стало больше, а природы меньше. Все уже занято стройкой — домами и стройматериалами, а тут еще высокой зоной окружают. Совсем перестаешь чувствовать луга — ну и лето к концу. А там осень — (дожди) — зима (холода). — Грустно.

Как видишь, я в миноре. Не принимай только это близко к сердцу. Вот видишь, и радости есть — вероятно, сегодня получу посылку, посланную Сашей. А то я — сушки и сухари!

У меня опять беда — украден котелок, мой верный котелок, так мне хорошо служивший уже 1½ года.

Пришли мне кусочек мыла или денег. Одни в Таганке, другие в Ворошиловске — а зарплаты с апреля нет. Пришли рублей — 5–8. Прости за скупое письмо. Оно тебя не порадует.

Целую тебя.

Твой Коля.

Дорогая Сонюшка, письмо задержал и очень рад. Оно тебя, вероятно, огорчило бы в прежнем виде. Твое письмо, написанное на обратном пути, так подняло мое настроение, что я себя ощущаю снова и крепким, и молодым. Как радостно, как дорого мне то, что бывает в твоих письмах. Как бы мне хотелось, чтобы то письмо из 16^ой колонны, которое произвело на тебя большое впечатление, было то письмо, которое я считал пропавшим, — о любви и жалости. Но как жаль, что ты получила его с опозданием, узнав, что меня уже нет на 16^ой колонне. И что душевная ясность опять помутилась. Относительно причины моей переброски ты ошибаешься. В 1^ом письме из 189 колонны я тебе объяснил, что меня затребовал мой старший прораб к себе, а начальство 16^ой меня отпускать не хотело, но пришлось уступить, т. к. стали требовать через начальника отделения.