Я, конечно, понимаю, что тебе одной в комнатке было лучше. Но я понимаю, думается мне, и Таню[676]. Любовь, Сонюшка, дает возможность видеть, подлинно видеть в человеке то, что другие не видят, хотя я согласен, что она же и ослепляет в других отношениях.

Целую. Люблю.

Твой Коля.

За посылку спасибо посыльным и отправлявшим. Все хорошо. Сухари как нельзя более кстати. Чаю — ура! Цинга не развивается. Будь об этой стороне спокойна.

24 августа 1939 г. Лесозаводск

Дорогая моя Сонюшка, только поздно вчера я получил твое письмо, первое по возвращении в Москву, а уже весь в ожидании нового. Ты назвала его внешним, но в нем было мне столько интересного и отрадного. Еще раз благодарю тех, кто сделал мне варенье. Как меня тронуло, что Христя запомнила, что в Барановке я на заре юности любил земляничное варенье. Как бы мне хотелось еще когда-нибудь повидать моих сестер! Барановка — это место, где расцвела моя духовная жизнь, это священное место моего жизненного пути, как и Алферово — место преображения моей юной жизни. Никакая даль ни времен, ни пространств не отдалит их от меня. Скажи, а в твоей жизни, Сонюшка, что ты назовешь такими местами? Еще раз выражу тебе сожаление, что не побывал с тобой в твоем родном городе, но я думаю, что это для тебя все же не то, т. к. с ним связаны полностью первые этапы твоей жизни. А Алферово и Барановка были для меня выходом из обычного в особые миры. Коснусь я и другой темы, уже затронутой тобой несколько раз — о жизни полной, сложной, яркой — и жизни ровной — гладкой. Вот что писал Шевченко: «Страшно впасти у кайданы, Умирать в неволi, а ще горше — спати, спати и спати на воле»[677]. Вот тебе и мой ответ. Жизнь-спячка хуже всего. И я свою жизнь ни с кем не меняю, со всеми ее муками, со всей ее горечью.

Мне попался № «Нового мира» с 3 статьями о Шевченко[678]. Одна из них Мариэтты Шагинян (лучшая)[679]. Очень заинтересовался этим украинским гением и убедился, как мало его знал. С живостью читал о жизни в ссылке: его наблюдениях над жизнью киргизов, над караванами бухарцев, читал отрывки из его дневника, рассматривал его рисунки — вся его жизнь в ссылке проходила предо мною с ее стихами, с его чтением литературных новинок, с его прогулками. А пострадать ему приходилось очень много. Читая стихи «Ой зоря, зоря, чи очи кари тебя шукают на небе синем, чи забувают? Коли забыли, бодай заснули, про мою доленьку чтобы не чули»[680], — вспомнил твою ночь на пристани.

25/VIII

Продолжаю, моя Сонюшка, ночью все снилась семья Оберучевых, и я с утра полон давно умолкнувших чувств, связанных с Киевом. Ночью проснулся от ливня. Сегодня, вероятно, дороги размыло, и машины не будут подвозить. День пройдет в охране древесного склада и в выдаче пиломатериалов. Низкие тучи, холодный ветер, пронизывающая сырость — дыхание печальной осени. И кругом все так пусто и холодно.