И вдруг он улыбнулся.

До того самого мгновения, как София увидела эту его кривую улыбочку, она еще не чувствовала полной уверенности в том, что сможет довести дело до конца. Она собралась с духом, призвала на помощь все свое мужество, и вся ее жизнь сконцентрировалась в одной точке, словно она стояла на пороге смерти. София бросила быстрый взгляд в окно; это мгновение все никак не кончалось, хотя длилось какую-то долю секунды. Жар в груди нарастал и превратился в пылающую ярость, и тут она поняла: вот оно.

Не успел немец даже понять, что она собирается сделать, как София выхватила из-за спины пистолет, прицелилась и два раза выстрелила ему в грудь. Именно два раза. Один выстрел за Альдо и один за Лоренцо. Пули ударили его, и, подчиняясь инерции, Кауфман шагнул назад, но на ногах удержался, хотя глаза его округлились от удивления. У Софии мелькнула мысль, что первой рухнет на пол она: потрясение оказалось настолько сильным, что она не могла даже вздохнуть. Но нет, она увидела, как он нелепо задергался, со стоном что-то пробормотал и, запрокинувшись на спину, стал падать, затем ударился о стенку, и его подбородок упал на залитую кровью грудь. «Стена запачкается, это будет ужасно», – подумала она. Еще пара секунд, и немец совсем затих. «Немного попляшет – и все, – прошептала она, – довольно забавно». И закрыла глаза.

Несколько секунд она боялась посмотреть: а вдруг он еще живой? Сейчас возьмет и встанет… и задушит ее. Кроме этого, София больше ничего не чувствовала. Потом открыла глаза, увидела разлитую по полу кровь и снова ничего не почувствовала. Посмотрела на пистолет в руке: что с ним делать дальше? Убить человека легко, гораздо легче, чем думают. А потом ее охватило странное, непоколебимое чувство: она совсем не тот человек, каким себя считала раньше. Но кто же она? Как можно ее назвать? Такого слова в человеческом языке нет. Это и существо, и не существо вовсе. Она подняла голову: свет в комнате стал еще мягче, на стену позади Кауфмана падал прелестный золотистый солнечный луч, очень красивый, но она заметила, что по их прекрасной золотистой картине зловеще расползается темно-красная кровь немца. И вся комната как-то головокружительно скукожилась, словно свернулась вовнутрь.

Силы покинули ее, и она впала в состояние ступора. Это истощало ее энергию, опустошало душу… да и все остальное тоже, она пребывала будто в трансе. София не переставала думать, что она должна сейчас что-то делать, как-то действовать – навести порядок, убрать кровь, кусочки прилипшей к стенке человеческой плоти, – но в эти жуткие минуты полной тишины ее словно парализовало.