Коробочка заполнена воском – восковая форма, прищурившись, понимает он, – а в ней лежит маленький металлический ключ.

Иезекия тянется к цепочке на шее, выуживает ее из-под рубашки и, приложив оба ключа друг к другу, внимательно рассматривает их со всех сторон.

Одинаковые. Но ее ключ поновее, медь еще не потускнела от времени. Но вот бороздки…

Он вспоминает ночь, когда она опоила его джином.

Так! Вот как все было.

Он выпускает цепочку из пальцев. Ключ отскакивает от его пухлой груди.

Потом бросает коробочку, и ключ-дубликат с глухим звяканьем падает на пол. Иезекия разворачивается на здоровой ноге, бешеными глазами оглядывая комнатушку.

Так где же она? Где записка?

Неужели он ошибся? Но как он мог! Может быть, Дора носит записку с собой? Может быть, она прямо сейчас показывает ее Гамильтону, может быть…

Сорока, которую истеричные вопли Иезекии заставили на какое-то время умолкнуть, издает истошный протяжный крик, и тот подпрыгивает от неожиданности. Птица наблюдает за ним из клетки, и ее маленький черный глаз смотрит укоряюще, осуждающе. Птица склоняет голову. Иезекия решительно сжимает челюсти.

– Ну, вот что…

Когда Иезекия приближается к клетке, птица начинает злобно шипеть.

Глава 35

Глава 35

– О, дорогая моя!

Леди Гамильтон обхватывает рукой плечо Доры, но та даже не замечает этого доброго жеста.

Как такое возможно? Каким образом дядя приобрел пифос, как он мог узнать?

Доре в ладонь вкладывают стакан воды и заставляют выпить.

– Простите меня, – шепчет Дора, осушив стакан. Она смотрит на сэра Уильяма, на Эдварда: оба с беспокойством глядят на нее. – Прошу вас, продолжайте! Я должна это услышать. Мне нужно знать все.

– Дора, – сэр Уильям весьма встревожен. – Речь идет об очень неприятном деле. Если б я мог, то предпочел бы оградить тебя от этого.