Дора меняется в лице.

– Лотти! – вскрикивает она. – Выражайтесь яснее!

У служанки такой вид, думает Эдвард, что она и впрямь сейчас расплачется.

– Я спросила у него, почему он до сих пор не продал вазу. А он сказал, что в ней что-то спрятано.

Корнелиус складывает руки на груди.

– Вот видите! Я же говорил!

Но Дора не обращает внимания на его слова.

– Что именно? – настаивает она, и Эдвард видит, что Дора с таким усилием сдерживает себя, что еще чуть-чуть – и это ее сломит.

Служанка делает судорожный вдох.

– Он говорил, что внутри вазы спрятана записка. Записка, оставленная вашими родителями, о сокровище, которое они спрятали в доме. В записке вроде бы говорится, как его можно найти.

– Господи! – Эдвард шумно выдыхает.

Дора стоит не шелохнувшись, побледнев как полотно. И тихим голосом, таким тихим, что им приходится напрячь слух, будто бы они подслушивают за дверью, произносит:

– И он нашел ее? В клетке Гермеса?

Лотти кивает.

– Но как?

Она недоуменно морщит лоб. Но тут вмешивается Корнелиус.

– А где сейчас записка?

Лотти переводит взгляд на него.

– Я не знаю. Правда! Клянусь, я не знаю.

Дора молчит. Ее молчание тянется мучительно долго. Эдвард видит, как у нее на шее пульсирует жилка. Ему хочется сжать ее руку, но он догадывается, что Дора ему этого не позволит, и Эдварду остается лишь наблюдать, как девушка переводит взгляд на него, на Корнелиуса, а потом снова на Лотти.