– Прошу прощения…

Пауза.

– Здесь покоится судьба миров.

В воздухе отчетливо слышится некая пульсация.

– Дора… – позабыв о ревности, шепчет Эдвард.

Корнелиус бормочет, удивленно глядя на друга:

– На греческой керамике никогда не делали надписей, не правда ли?

– Лишь в очень редких случаях, – не раздумывая, отвечает Эдвард, – и речь не шла о целых предложениях.

– О чем вы? – с сомнением спрашивает Дора.

Эдвард глубоко вздыхает. Неужели такое может быть?

– А вам не приходило в голову, что, возможно… – Он пытается подобрать нужные слова. Не важно, что говорил Гамильтон, это же неоспоримо.

– Что?

Он собирается с мыслями.

– Этот пифос настолько древний, что даже ученые Гофа не смогли его датировать. На нем изображена история сотворения Пандоры. Все, что произошло тогда, что происходит сейчас… – И Эдвард начинает загибать пальцы, перечисляя события: – Крушение «Колосса», болезнь вашего дядюшки, смерть братьев Кумб. И почему вдруг на море необъяснимо разыгрался шторм. Даже Бонапарт! Распри в Европе, тяготы экономики, блокада наших торговых путей. Мы находимся на грани вторжения, как заметил сэр Уильям. Вам не приходит в голову, что все эти напасти происходят не просто так, не беспричинно? Что если этот пифос и есть тот самый ящик Пандоры?

Корнелиус взирает на своего друга так, будто тот сошел с ума.

– О, Эдвард, нет! Ты что, утратил рассудок? Ящик Пандоры – это же легенда. Легенда! Всего лишь предание, обычная история, выдуманная для развлечения.

– Но ведь даже самые фантастические измышления произрастают из реальной жизни.

Корнелиус поднимается на ноги и мотает головой. А Эдвард обращается к Доре умоляющим голосом:

– Это же вы все затеяли, да?