Дождь смывал с его тела всю грязь предыдущих дней, засохлую кровь. Он поторопился нашарить котел и приник к краю. Воды еще немного натекло, и он выпил ее и не напился, а только пуще распалился. И снова стоял под дождем, ждал и ждал. И снова взял котел, выпил дождевую воду. Но и этого было слишком мало. Горло горело. Хотелось пить и пить. Он готов был выпить весь колодезь трех рек, – токмо идеже он? Нашли они болото, в нем и затерялся Днепр и тот колодезь, полный слов, слов живых и неведомых, чудных. И Спиридону так и не посчастливилось испить их. И для-ради чего он проделал весь этот путь? Для-ради чего ушел с Каспли в Смоленск, попал в Смядынский монастырь, оттуда – выше, в Арефинские горы, а потом еще выше – сюда, на самый верх Днепра, на эту невидимую гору?

Спиридон не ведал того.

А Ермила Луч знал и спел об этом на княжеском пиру.

Но Спиридон тогда еще не слышал его пения. Токмо гусли рано поутру да вечером, перед закатом.

Но и ночью, вот сейчас, ему почудилось, что Ермила Луч рвет струны звончатые, насылает ветер, и дождь, и грозу. И он уже и видел его, плешивого, заросшего брадой, с крупным носом и узловатыми пальцами, – узловатыми, корявыми, но умеющими так нежно трогать струны, что слушатели сладко замирали.

Ермила Луч плескал водою из гуслей, аки из великой кадки.

И Спиридон снова напился.

И долго так стоял, хоть и страшны были удары грома и сверканье молоний. Но и не столь уже могучи над ним, чтобы оковать. Что-то свершилось здесь, на верху Днепра и всего подлунного мира, будто и впрямь на вершине какой горы. Свершилося. И сердце Спиридона, сына Васильева, стало как-то неподвластно никому и ничему.

…Али и подвластно, но не такожде, яко прежде.

И стоял-то голый малец, сжимая в одной руце прочное копие с острым жалом, готовый сразиться хоть и с Волохатым.

Но зверь не приходил. Может, и впрямь был уже мертв, али дождь сбил его со следа.

Кое-как утолив первую жажду, Спиридон вернулся в вежу, подождал, пока тело обсохнет, и надел порты, рубаху, потом овчину. Перед тем как уснуть, узрел вдруг при блеске молонии стоящего под елью волка – с сияющей шерстью и зелеными искрящимися глазами, да особого внимания тому и не придал. Чего он уже токмо не видал нынче!..

И уснул.

Проснулся в полной тишине.

И не мог уразуметь, куды попал, да и, пожалуй, кто он такой есть… Сычонок… Али Василёк… Лелека… Клюся…

Тело хоть и ныло, но чувствовал он себя полным сил. Надо было вставать, да он еще полежал и подремал. Но тут где-то поблизости раздался требовательный стук. Спиридон сбросил дрему, выбрался на четвереньках из вежи. Было пасмурно, тепло. Лапы елей окунались в туман. Снова послышался стук. То дятел долбил старую березу. Спиридон его увидел. Вспомнил о копье и вытащил его из вежи. Позевывая, обошел вежу и заглянул в котел. Он был наполовину заполнен водой. Спиридон не знал, что содеять, то ли кашу на той воде сварить, то ли все выпить? Нет, он решил немного выпить и варить кашу. Поднял котел, приник к пенящейся воде… и оторвался, когда воды уже осталось на пару глотков. Эх!.. Он вытер губы. Что ж! Тогда и надоть сбираться, да и топать дальше. То и содеял. А воду допил, да и все. Зато жажду утолил.