Как же хорошо, егда огнь рядом. Волохатому, может, он и нипочем, но тот-то бурый, помельче, ушел от греха. Запужался. Такожде и иные звери не полезут. Огнь аки щит пламенеющий. И еще греет, сушит, ядь варит, траву в лечебное обращает. Огнь!..

Спиридон тянул к нему руки. И чувствовал вдруг себя не отроком каким, а уж пожившим пешеходцем… И то верно – много чего повидал-то. С весны по середку лета. Уж и не по середку, а зарев[351], поди, наступил?

А мнится, что минули годы. Ну, лет пять, оно точно. Словно вихрь какой его и подхватил тогда, как он стоял-то, лип босыми ногами к теплой широкой спине Футрины на Гобзе, высматривая батьку со товарищи. И подхватил, понес, будто волны гуслей того Ермилы Луча. Аки щепочку, али перышко…

Но сейчас, на брегу лесной речушки, у костра, уж не щепочка какая, не перышко, ни! И Спиридон сурово нахмурился, воображая, что брови у него, яко у Хорта, – прямые, пегие, напряженные крыла орлиные… А у самого-то брови были белесые, словно рожь в зарев. Такожде и власы, отросшие, падавшие чуть не до плеч. Спиридон поправил рыжую шапку, подбросил дров в костер.

Наевшись, полез в вежу. Сразу и уснул, положив подле себя копье, топор, а нож на боку…

Проснулся от какого-то звука. Открыл глаза. Темно. А звуки снова – вой. Да совсем близь. Он нашарил в темноте древко, сжал его, сторожко высунулся из вежи, ширя глаза и ноздри. Затаил дыхание… Да прямо за речкой вой и раздался. Спиридон было назад подался, да опомнился. Нашел сухие лапти, помешкал, раздумывая, накручивать ли онучи, но накрутил, вдел ноги в лапти, наскоро подвязал и вышел. Ни луны, ни звезд не было вверху, токмо тьма. И вкруг тьма. Ничего не разглядишь. Волк смолк. Но стоял совсем рядом-то. Спиридон, пригнувшись, обошел кострище, угадывая его по сильному запаху и остатнему теплу.

Да летом-то волк и не страшен? Еже сбесившийся, очумелый якой…

Он стоял и ждал. Но волк помалкивал. Может, и вовсе сбёг. Спиридон почувствовал жажду. А в котле уже было пусто. Постоял еще и, не выпуская копья, спустился к воде, уже привыкнув к тьме лесовой и кое-что различая.

Речушка чуть слышно журчала. Все так же не оставляя копья, он присел, нагнулся и зачерпнул ладонью воды, посёрбал, потом еще и еще. Напился.

И тут позади и вверху некто громадный охнул полной грудью и обрушил невидимую гигантскую длань на дерева, и те с треском повалились, аж земля содрогнулась под Спиридоном. Он вскочил, дико ширя глаза, выставив вперед копье, схваченное обеими уже руками.

Но враг не двинулся на него сверху. Снова было тихо.