И он шел среди елей и высоченных берез с мешком за спиной, в руке нес копье, на ремешке деда висел нож в деревянных ножнах. Хотел выйти на открытое пространство, заросшее травами, да лес все не кончался. Тогда он понял, что ушел не в ту сторону. Повернул. Шагал, шагал… Лес был мокр, пахуч, глух. Лишь иногда со свистом перепархивала серая лесная птичка. Ветра совсем не было. Лес Оковский сам как будто был окован, молчал, застыв. Временами сильно пахло болотной одурью, и он шагал по кустикам запашистого растения. Туман таился повсюду. Приходилось перелезать через поваленные ели, а иные долго обходить, ибо они высоко лежали, топорщили ветви и не давали пути. Всюду вставали лохматыми чудищами выворотни. На дне ямин была вода, но грязная и полная всякой живности, так что даже и умываться было немочно. Вокруг Спиридона вились комары. Куда он шел, Спиридон не ведал. Идеже солнце? Идеже восход его, а идеже закат? Он задирал голову и видел тонущие в мороке туманном верхушки елей. Лепешки Ефремовы не ел, боясь, что снова начнет одолевать жажда. Да теперь его донимал глад. И он не вытерпел, уселся на стволе, развязал мешок и вынул ту лепеху, отломил кусок, прижал к лицу, вдохнул… И быстро съел. Поколебался и отломил еще кусок.
В животе заурчало. Разве то корм?.. Каши бы наварить.
И, передохнув, он отправился далее.
Снова лез через упавшие дерева, подныривал под еловые лапы, спускался в овражки… И в одном набрел на ручей.
Ручей!
Тоненькая струйка беззвучно бежала среди корней и камней, трав. Он отыскал песчаное дно и вырыл в нем ямку и, как муть сошла, зачерпнул котлом. Тут уже он пил вволю, от пуза. И пузо-то надулось, стало аки бубен скомороший. Он вылез из овражка и среди елок развел костер, намучившись с сыроватым трутом. Но вот и затрещал огонь, пахнул дымом. Спиридон повесил котел на палку над огнем. И тут увидал низкого толстого зверя с полосатой узкой мордой. Тот деловито шнырял среди деревьев, роя носом и что-то поедая. Да вдруг дымком на него повеяло, и он тут же замер. Постоял так, замедленно повернул свой толстый зад и пошел, пошел, пошел да и побежал, впрочем, и не шибко. Токмо тогда Спиридон помыслил о копье, мол, а ведь мог бы и бросить да и прибить барсука на ядь. Мясо его хоть и не столь вкусное, а то и противное, но жирное. А противным и жестким оно было, еже его готовил отец Василий на костре в лесу, но еже в дому мамка Василиса, то мясо получалось вкусным, нежным и ароматным. Да Спиридон бы сейчас от любого не отказался. И он придвинул копье ближе, чтобы быть наготове. Но барсук уже не появлялся.