Светлый фон

Но смуту и чаяли навесть на тот исток трех рек Хорт с дедом. Заговорить своей кобью реки и оковать миръ. На то и Оковский лес? То лес прежней веры? И он держит в оковах миръ. А Ефрем и перековал тот дух поганскый на другой лад, свои наложил оковы. Так-то, што ли?

миръ миръ

И Спиридон нащупал крестик на своей груди. Теперь-то он пойдет с верой насельников Смядынского монастыря, с верой Леонтия, Стефана и остальной братьи. И сердце его тем и наполнилось…

Сице!

Но скоро он оглянулся и снова узрел давешнего зверя – волка в сияющей шерсти, он неслышно бежал среди елок туда же, куда шел Спиридон, сын Васильев, хрестьянин. И враз исчез. Но от того видения Спиридону вдруг стало хорошо, он улыбался со слезами и думал, что Хорт, дядька Арефа, бысть велий человек, велий… человек али волк… али птица, аки тот срацин.

2

2

На ночлег он остановился, пройдя довольно далеко по ручью, покуда не уперся в завал, обходить который уже вовсе не хотелось. Ручей тот стал шире, глубже. Он бежал среди огромных елей и берез. Небесная паволока к ночи рассеялась, и эти дерева предстали во всей своей огромности, высокие, аки горы.

Спиридон снова устроил вежу под еловыми лапами, хотя близь стояла наклоненная древняя осина. Но поначалу он не обратил на нее внимания, а как увидел, что клонится она на его сторону, было уже и поздно, вежа установлена, костер горит, в пламени висит котел с чистой водою.

В лесу было все также безмолвно. После гроз и ливней Оковский лес устало затих. Спиридону все случившееся представлялось коловращением небесного огня, сверканья, грома, хруста древесного и костяного, рыка и стона, бурления кровавого и грая гавраньего. То не всякому доводится зреть.

Устал и он, как лес. И даже более того. Лесу ведь не надобно было никого хоронить. Лес на все взирает не такожде, яко человек. По-другому…

Спиридон сидел уже в сумерках, прислонившись к стволу, возле которого стояло и копье, поигрывая блеском, и на лице его были отсветы огня, он шевелил пальцами ног, поставленных на дровину у костра. От развешанных вкруг огня портов, рубахи и онучей валил пар. Спиридон накинул токмо овчину и нахлобучил подобранную рыжую шапку Хорта, та ему была велика, сползала на глаза, он все поправлял ее, сдвигал назад. Глядел в огонь.

И вот сейчас ему вовсе было не страшно… Ну, почти. Все же лес следил за ним, хоть и безмолвствовал, аки немко…

Да вдруг и ухнул, хохотнул. Но Спиридон даже не вздрогнул, враз уразумев, что голос подает птица, филин. Даже ему захотелось и самому посвистать сычонком… Но не решился почему-то. Так и сидел, поводил глазами от костра по сторонам, снова упирался взором в пламя… и что-то там зрел.