И Спиридон долго не мог избавиться от этого нутряного мороза. Как вспомнит гудение земли от удара, так и сам содрогнется с головы до пят. Да перекрестится.

И он то засыпал у костра, привалившись к ели, то просыпался, подбрасывал дровишек в огонь, устраивался удобнее и снова засыпал.

Утром застучал дятел, потом полетел, свиряюще[352], черный аки мних, над речушкой. Спиридон, открыв глаза, его и увидел. Потянулся. Дрова все прогорели, угли покрылись серым пеплом. Он посмотрел вверх. Вроде среди вершин еловых и березовых далёко синева пробивалась. Первым делом он вздул огнь. Наломал толстых сучьев, побросал их в костер и снова подлез под ветвями осины к своей распластанной по земле веже. Надеялся вытянуть мешок с ядью, топор, а то и овчину. Но ничего с этой стороны осины не удалось извлечь. Тогда он перебрался на другую сторону и сразу увидал край овчины, схватился, потянул. Овчина будто приросла к осине. Что деять? Спиридон соображал… Токмо еже подкопаться. И он принялся подкапываться под овчину… Потом бросил и решил сперва повесить котел с водой на огнь. Хоть травы заварить, кислицы. Но котел был пробит суком сбоку, вмят в землю. И он достал дедов нож и принялся резать сук. А сук был толст, прочен, сух как камень. Тогда он и под котлом начал копать ямку. И когда ямка была объемистой, потянул котел и снял его с сука. Разглядывал. Дыра зияла на боку. Воды можно было залить порядочно. Ну, на троих бы еже и не хватило, а на одного как раз. И он отыскал камень на берегу речушки и выправил котел, после помыл его и наполнил до рваной дыры водой, отнес и повесил на огонь. Насобирал большой пук кислицы, положил на оторванный кусок бересты подле костра. Может, еще крупы удастся достать-то… И он вернулся к веже под осиной и снова начал рыть, аки барсук. То и дело попадались корни, и он перерезал их дедовым ножом с костяной рукоятью. Хороший бысть нож, добрый, острый, дед держал его в исправности.

Уморившись, он бросил копать под овчиной и переключился на мешок, заметив его чуть в стороне. Тот тоже был прочно задавлен древней тушей великого древа. И он начал копать под мешком, действуя ножом, палкой. И увидел, как крупа рассыпалась, смешалась с землею, то же и остатние лепешки. Токмо несколько кусков лепех и смог вынуть, обдуть и тут же съесть.

Тогда он махнул рукой и пошел к костру, где вода уже клокотала в дырявом котле. Бросил пук кислицы в воду и снял котел с огня. Пусть остужается. Пить было не из чего, все осталось под осиной. И дожидаясь, покуда остынет котел, он еще порылся под овчиной. И в конце-то концов удалось вытащить ее, грязную, пробитую суками в нескольких местах, но все же – теплую одёжу. Он вытряс ее и тут же надел. Птицы вышитые и травы чуть померкли. Но овчина все так же согревала.