Спиридон помешивал грибы, пуская слюнки. И покуда ждал, вырезал из толстой ветки ложку и думал об олене том, вспоминал, что говорил Димитрий в Смядынском монастыре про книги-оленей. Осе и вышла к нему книга-олень? Не целиком, а одна страница. Живая книга все то и есть. И как переворачивается страница, он, Спиридон, хребтиной то чует.

Наконец снял котел, слил воду коричневую, уселся поудобнее и давай наворачивать, обжигаясь, те склизкие грибы, несоленые, но сытные. И не заметил, как весь котел и очистил. После заварил сосновой хвои немного. Напился и двинулся дальше.

Скоро берег понизился и стал болотистым. То же и правый.

Река уходила в травы открытого пространства. Спиридон попытался было идти и дальше берегом, но земля под ним покачивалась, чавкала, и ноги уже увязали, одна провалилась по колено. Идти было опасно. И он прошел назад, утер потное красное лицо, отгоняя проклятых слепней, и взял ошую, обходя болото.

Обход занял много времени. Солнца не было, но уже чувствовалось наступление вечера. Снова хотелось есть. Но ни грибов, ни дичи не попадалось. Спиридон шагал с тоской. Пешцем-то бродить на пустое брюхо несладко.

Да с болота летели тучи комаров, будто никакой другой живности тут и не водилось. И они накидывались на Спиридона, жалили в шею, руки, плечи, уши. И он натягивал шапку на уши. Шагал.

Шел, шел краем болота да и вышел к бору. Пить хотелось. А река уже далёко… Но зато, едва ступил на белые мхи бора, двинулся среди мощных колонн смолистых и узрел голубоватые ягоды на кустиках, рухнул на колени, стал собирать, бросать в рот, еще, еще. А там и новые кусты, и все усеяны не токмо голубоватыми ягодами, но уже и спелыми до черноты. Пальцы стали сине-черные. И он отправлял в рот целые пригоршни сладкой и вкусной ягоды. Ел, ел, покуда не почуял – плохо сейчас содеется. Тогда остановился, выдохнул… Ну и наелся, от пуза, аж опьянел. Сразу и в сон поклонило… Но Спиридон встряхнулся. Воды тут нет, хоть бор и хорош, чист, сух, так бы и завалился на мхах тех, аки ханище половецкий на коврах. Но он заставил себя снова собирать ягоду – да не в рот, а в котел. Рвал, рвал, пока в дыру не стали высыпаться. Думал, не наполнить ли ишшо и шапку, но решил, что и того хватит, а ягода еще будет. И, передохнув все же на коврах тех, полежав вольно с раскинутыми руками-ногами, поднялся и побрел далее краем бора. Да и увидал глухаря бровастого. Брови-то чермные его в первую очередь и увидал!

Сразу отвязал котел с ягодой, присел, сжимая копье…

Глухарь был крупный, важный, аки княжеский тиун. Вышагивал степенно, поводя главой ошую, одесную. И бородка у него имелась. Ходил он по мхам. Наряд на нем был не так ярок, но богат: коричневат, понизу в пестринах, а поверху синь, и на груди изрядно изумруден. А хвост широким веером распушен. Тиун и есть! Охаживает свои покои с золотыми столпами, с узорными зелеными стенами.