– А я протестую! – воскликнула Екатерина. – Я не потерплю, чтобы убийца моего мужа остался безнаказанным, если сын не мстит за смерть отца под влиянием хорошенькой рожицы, интересующейся юным рыцарем.
– Интересующейся, да не так сильно, как некоторые стареющие дамы тщетно стараются возбудить интерес к себе, – возразила Мария Стюарт.
Во взоре, которым Екатерина ответила на эту шпильку, блеснула смертельная ненависть; но Мария Стюарт рассмеялась, так как Франциск сказал матери:
– Вы хотите мстить не за отца, а за себя. Ведь отец приказал не преследовать Монтгомери.
– Он приказал так под влиянием последней минуты. Так как я отдала приказ арестовать Монтгомери и его друзей, то для меня будет оскорблением, если они не предстанут перед судом, и мне придется освободить от моих советов и дружбы правительство, которое начинает с того, что выставляет меня в смешном свете.
– В таком случае мы обойдемся без этих советов, – шепнула Мария Стюарт.
– Да, мы обойдемся без них, – повторил ее слова Франциск.
– Тогда мне нечего говорить и остается лишь просить Бога о том, чтобы вам не пришлось раскаяться в своих словах, – грозно крикнула Екатерина, и в ее глазах блеснул недобрый огонек.
С этими словами она оставила королевские покои, с бешеной яростью в сердце и с проклятием на устах.
Арестованные были освобождены, и Мария Стюарт радостно принимала их выражения благодарности, а в это самое время королева-мать писала герцогу Бурбону-Конде, что она поддержит восстание, целью которого будет падение Гизов, и этим самым возбудила борьбу, закончившуюся лишь кровавой Варфоломеевской ночью.
Глава 18. Сирена
Глава 18. Сирена
I
К многочисленным средствам, которыми пользовалась Екатерина, чтобы приобрести влияние, принадлежала также и вечно действенная чувственная любовь. Она окружила себя цветником дам, научившихся у нее всем тайнам кокетства и представлявших собою истинный союз, целью которого было увлекать пылких придворных кавалеров и взамен дарованных им чувственных наслаждений получать от них содействие интересам королевы-матери или, по крайней мере, выманивать вверяемые им тайны. Утонченные оргии этого круга дам действительно привлекали в их союз множество сластолюбцев-мужчин.
У Дадли еще до его ареста начались нежные отношения с одной из дам этого союза; но он, конечно, вовсе и не подозревал, что красавица герцогиня Фаншон Анжели (так звали ее) обладает очень растяжимой совестью по отношению к дозволенным радостям любви. Красивые глаза герцогини совершенно очаровали Дадли, но она отлично умела держать в рамках дерзкую смелость своего страстного обожателя, так что сладостная цель его томлений казалась то уже совсем близкой, то снова далекой, в зависимости от того, каким хотелось видеть его ее кокетливому настроению: печальным ли, или веселым. Фаншон играла Дадли, и, в то время как он воображал, что она лишь борется с стыдливой добродетелью, она покоилась в объятиях какого-нибудь из многочисленных своих поклонников и смеялась над красавцем англичанином, занимающимся платоническим обожанием. Чем пламеннее становилась страсть Дадли, тем больше прелести находила герцогиня в том, что заставляла томиться его.