— Вопли твои, мать, ни к чему доброму не приведут, — мрачно заметил Володарь, усаживаясь на столец. — Прошу тебя, утри слёзы. И послушай, что скажу. Сразу после Пасхи мы с Васильком дружины совокупим, пойдём на Волынь супротив Игоревича. Не отдаёт ибо он нам города, неправдою захваченные, нарушает наш с ним договор, в Бужске заключённый. Ты же, матушка... Настаивать не могу, но... езжала бы ты к Мономаху, в Переяславль. Тебя он послушает, может, помощь даст, а не даст, так хотя б в случае чего пообещает поддержку. Святополку — ему, правильно ты говоришь, веры нету. Коварен и глуп сей князёк, хоть и вскарабкался на стол дедовый! Помнит, верно, как мы у брата его покойного волости выпрашивали, спит и видит воротить их под свою руку. Оттого и беда эта с Васильком приключилась, оттого и принял он Давидовы наветы за правду.

Княгиня Ланка примолкла, глотала слёзы, всхлипывала, вытирала чёрным платком глаза и нос. Кивнула она наконец головой, соглашаясь на предложение Володаря, сказала уже тихим, спокойным голосом:

— Послу я ко Владимиру. Чай, не обидит вдову.

Володарь прижал мать к груди, расцеловал в щеки, растрогался. Скупая слезинка покатилась по лицу, утонула в вислых, густых усах, словно заплутав в извивах жёстких, колючих волос.

После он долго стоял у окна, всё пытаясь унять охватывающую душу тяжкую ненависть, стискивал ладони в кулаки, видел перед собой, как наяву, обезображенное лицо Василька, испуганную супругу свою Анну, прижимающую к груди крохотных чад, мертвенно-бледную Анну Вышатичну. Вот уж кто держался достойней всех их! Ни слезинки не пролила, ни на мгновение не дала волю гневу и отчаянию Василькова супруга. Наоборот, успокаивала слепого князя, говорила, что всё будет хорошо, что главное — он жив, у них дети, они вырастут и получат отцовые земли в наследство. Умница, дочь Вышаты! Воистину, жена-мироносица! Впрочем, до мира ещё далеко. Те самые земли, о которых она говорила, следует ещё вырвать из алчных рук Игоревича.

...В поход, как и предполагалось, братья выступили в апреле, когда уже вовсю царила на Червонной Руси весна, наливались соком травы, а на склонах подольских холмов зеленели, весело шелестя листвой, буковые и дубовые рощи.

Скакали дружинники по чёрной рыхлой земле, грязь летела из-под копыт, звенели доспехи и оружие. И едва не каждый час подлетали к Володарю скорые гонцы, круто осаживали ретивых коней, извещали:

— Выступил князь Давид из Владимира со дружиною! Блистают ратники зерцалами, шеломы на солнце горят! Копий острых не меряно! Пешцы такожде идут! Сам князь в шишаке золочёном с пером, в доспехе злащённом!