— Десять минут назад проехали КПП.

— Ладно, не расстраивайся, — сказал Калугин, положив мне руку на плечо. — Тебя подружки заждались. Одна из них даже ко мне подходила, спрашивала: «А куда у нас Эдуард запропастился?» Прямо вся горит нетерпением.

— Да пошли они, — процедил я сквозь зубы.

— Вот именно… Была бы у меня такая жена — я бы на других баб даже не смотрел.

— Эх, Григорич, любая жена рано или поздно приедается, и хочется… хочется любую другую бабу… Даже пускай она будет страшнее, хуже в тысячу раз твоей жены, но д-р-у-г-у-ю!

— Ты просто гуляка, — парировал он, глядя на меня с жалостью. — Такой же больной сукин сын, как все эти игроки, алкоголики, наркоманы… Стержня в тебе нет.

— Ты прав, Григорич, у меня нет стержня… — Я сделал многозначительную паузу. — У меня внутри — тонкая ранимая душа.

— Ладно, Эдуард, не обижайся, — сказал он добродушно. — Иди к девочкам. Вон они уже машут, родимые.

Я выругался матом и пошёл к их столику.

К тому моменту развлекательная программа закончилась и в клубе царил полный бардак, — судя по всему, народ уже был в приличном градусе. Гремела музыка. Человеческое море колыхалось в отражении зеркального потолка, и даже Юрий Романович Агасян в полном воодушевлении выписывал такие коленца, что я был просто удивлён.

— Это кому цветы? — спросила Аня, протягивая ко мне свои тонкие загорелые ручки.

— Тебе, золотце, тебе, — ответил я и небрежно сунул ей букет, приготовленный для жены.

— Ой! Ты такой душка! — совершенно растаяла Анюта, а Ирина метнула в меня хищный взгляд из-под чёрной изогнутой брови, а потом, слегка успокоившись, посмотрела на меня с иронией и снисходительно улыбнулась — «дурачок».

Я отодвинул стул и хотел было присесть, но так и остался стоять, словно вкопанный.

— Что? Не может быть, — бормотал я в полном замешательстве, глядя на дэнс-пол.

Прелестные пастушки Валентина и Ольга отдыхали в компании «волков» из Нижневартовска. Я отсутствовал всего лишь сорок минут, но за это время произошли разительные перемены. Сестрёнок словно подменили: они нажрались и разбушлатились до такой степени, что у меня глаза полезли из орбит. Следующий раз подобный шок я испытал 11 сентября 2001 года, когда смотрел по телеку, как падают американские башни-близнецы.

А в ту ночь я видел, как пьяных сестрёнок волочат по всему залу, лапают грубо, бесцеремонно, будто действие происходит в солдатском борделе. Это были уже не танцы — это была прелюдия к сексу. Валентина целовалась в засос с Олегом, симпатичным белокурым пареньком из «афганской» команды, — его рука методично обрабатывала её пышные ягодицы. Ольгу передавали из рук в руки во время медленного танца, и я видел, как задралась её плиссированная юбка, как показалась толстая розовая ляжка и плотные утягивающие рейтузы. При этом я не заметил на их раскрасневшихся физиономиях даже тени смущения, а напротив, они выражали лишь пьяное и дурашливое «сегодня мы кайфуем». И эти многозначительные взгляды, которыми они обменивались, и эти довольные ухмылки, выползающие непреднамеренно на их сальные одутловатые лица, выражали лишь глубокое удовлетворение происходящим.