— Я для неё и для Кости всё сделаю, — заявил он чуть ли не со слезою, — а ты с неё только пенку снимаешь!

— Молодые люди, умоляю вас, — вмешался Константин в нашу дискуссию, — ведите себя более сдержанно, это же английский паб.

Мы даже не взглянули в его сторону, как будто мимо нас пролетела муха.

— Ты не любишь её, — утверждал Калугин. — Ты придерживаешь её на всякий случай, если там что-то не срастётся.

— То есть… ты сейчас просишь, чтобы я уступил тебе своё койко-место в номере 236? Может, ты хочешь прямо сегодня заехать? — спросил я тоном человека, которому ради друга ничего не жалко. — Так мне только подпоясаться!

— Ну что ты болтаешь, Эдуард? — шёпотом спросил Калугин, озираясь по сторонам; кое-кто из посетителей уже прислушивался к нашему разговору.

— Ну хорошо… — вполголоса сказал он, сощурив свои серые пронзительные глаза. — А зачем ты Ленке врешь, что собираешься здесь работать, жить, строить с ней новые отношения? Ты Белогорскому уже десять раз отказал.

— А кто не врёт своим жёнам? — спросил я. — Многие мужья настолько привыкли к этому, что врут даже в самых невинных ситуациях. Как бы чего не вышло. Ложь цементирует общество сверху донизу. Политика, религия, школа, семья, телевидение — всё держится на лжи. Если бы официально объявили день правды, за этот день всё пошло бы прахом и полный хаос воцарился бы на земле. Ты только представь: все начали говорить правду! Б-р-р-р-р!

— Что ты несёшь? Ты уже совсем охренел! — возмутился Калугин; по бледному лицу его и ввалившимся щекам я понял, что он чудовищно устал и этот разговор даётся ему с трудом.

— Так вот! — продолжал я ещё громче, словно пытаясь донести эту мысль до всех присутствующих. — Если мы все врём, это значит только одно, что нет на свете дружбы, нет любви, нет веры, ничего нет… Один сплошной симбиоз и блядское выживание!

— Эдуард! Ну сколько можно?! — Костя взмахнул белоснежными ручками, как дирижер перед началом оратории.

— Да отъебись ты, халдей нахальный, — процедил я сквозь зубы, метнув в него короткий презрительный взгляд.

— Тихо, тихо, тихо… Возьми себя в руки, Эдуард, — начал меня успокаивать Калугин, а бармен в это время смотрел на него умоляюще, с надеждой, что хотя бы начальник службы безопасности угомонит этого дебошира.

Мы замолчали. Андрей допил пиво и спросил меня как ни в чём не бывало:

— А кого ты собрался грохнуть?

— Я не уверен, что могу с тобой этим поделиться, — заносчиво ответил я.

— Насколько я понял, тебе без моей помощи не справиться…

— Андрюша, а заказать тебе водочки? — спросил я и фамильярно положил руку ему на плечо; раньше я не мог себе этого позволить, но после того как он рухнул с пьедестала и глиняные обломки его личности валялись у моих ног, я разговаривал с ним на равных и даже свысока.